| Генрик Сенкевич. "Камо грядеши..." |
|
А дом Виниция и в самом деле был убран зеленью мирта и плюща, развешанной по стенам и над дверями. Колонны были увиты виноградными лозами. В атрии, где над верхним отверстием натянули для защиты от ночного холода пурпурно-красную шерстяную ткань, было светло как днем. Ярко горели светильники с восемью и двенадцатью огнями, они имели форму кувшинов, деревьев, животных, птиц или статуй, поддерживавших лампы с ароматным маслом, сами же лампы были из алебастра, мрамора, позолоченной коринфской бронзы, не такие великолепные, как знаменитый светильник из храма Аполлона, которым пользовался Нерон, но весьма красивые и изготовленные знаменитыми мастерами. Некоторые лампы были прикрыты александрийским стеклом или прозрачными тканями с берегов Инда, красными, голубыми, желтыми, фиолетовыми, - весь атрий переливался разноцветными огнями. Воздух был напоен ароматом нарда, полюбившегося Виницию на Востоке. В глубине дома, где сновали фигуры рабов и рабынь, тоже было много света. В триклинии стол был накрыт на четырех человек - кроме Виниция и Лигии, ужинать должны были Петроний и Хрисотемида. Виниций во всем следовал советам Петрония, который убедил его не идти за Лигией, а послать Атацина с полученным у императора разрешением, - сам же Виниций должен был принять ее дома, и принять любезно, даже с почетом. - Вчера ты был пьян, - говорил Петроний. - Я тебя видел, ты вел себя, как каменотес с Альбанских гор. Не будь слишком настойчив, помни, что хорошее вино надо пить медленно. Знай также, что желать приятно, но еще приятнее быть желанным. У Хрисотемиды было на сей счет свое, несколько иное мнение, и Петроний, называя ее своей весталкой и голубкой, стал ей объяснять разницу между искусным цирковым возницей и юнцом, который впервые правит квадригой. Затем, обращаясь к Виницию, он сказал: - Завоюй ее доверие, развесели ее, будь с нею великодушен. Мне не хотелось бы, чтобы этот ужин был печальным. Поклянись ей хоть Гадесом,* что возвратишь ее к Помпонии, а там уж от тебя будет зависеть, предпочтет ли она завтра вернуться или остаться здесь. - И, указывая на Хрисотемиду, прибавил: - Я уже пять лет каждый божий день примерно так поступаю с этой пугливой горлицей и не могу пожаловаться на ее суровость. _______________ * Т. е. Аидом (греч. Hades), богом смерти и царством мертвых. Такая клятва считалась нерушимой. - Разве ж я не сопротивлялась, ты, сатир! - возмутилась Хрисотемида и ударила Петрония веером из павлиньих перьев. - Тому виною был мой предшественник. - Как будто ты не валялся у моих ног! - Чтобы надевать на их кончики кольца. Хрисотемида невольно опустила взор - на пальцах ее ног и впрямь искрились драгоценные камни, и оба они рассмеялись. Но Виниций не слушал их препирательства. Сердце у него билось тревожно под узорчатым облачением сирийского жреца, в которое он нарядился для встречи с Лигией. - Они должны были уже выйти из дворца, - сказал он, как бы говоря с собою. - Да, должны были, - согласился Петроний. - А пока я могу рассказать о предсказаниях Аполлона Тианского* или ту историю о Руфине, которую я, не помню уж почему, не закончил. _______________ * А п о л л о н и й, философ-пифагореец из г. Тианы в М. Азии, жил в I в. н. э. и прославился как маг и прорицатель. Вокруг его личности сложилось множество легенд, послуживших основой для обширного романа "Жизнь Аполлония Тианского" греческого писателя III в. н. э. Флавия Филострата. Но Виниция Аполлоний Тианский интересовал столь же мало, как и история Руфина. Мысли его были с Лигией и, хотя он понимал, что встретить ее дома более пристойно, чем самому идти за нею во дворец наподобие судебного стражника, минутами он сожалел, что не пошел, - тогда он скорее бы увидел Лигию и сидел бы с нею рядом в темноте в двухместных носилках. Тем временем рабы внесли украшенные бараньими головами бронзовые сосуды на треножниках - в сосудах были раскаленные угли, на которые рабы стали сыпать измельченные кусочки мирры и нарда. - Они уже сворачивают к Каринам, - опять пробормотал Виниций. - Он не выдержит, он побежит навстречу, да еще с ними разминется, - воскликнула Хрисотемида. - Да нет, выдержу, - с бессмысленной улыбкой сказал Виниций. Однако ноздри у него раздувались, он шумно дышал, и Петроний, глядя на него, пожал плечами. - Нет в нем философа ни на сестерций, - сказал Петроний, - и мне никогда не удастся сделать этого сына Марса человеком. Виниций даже не слышал его слов. - Они уже в Каринах! А они действительно уже повернули к Каринам. Рабы-лампадарии шли впереди, другие, педисеквы, - по обе стороны носилок. Атацин следовал позади, наблюдая за процессией. Двигались они, однако, медленно. Город совсем не освещался, и фонари в руках рабов едва светили на погруженных в темноту улицах. В окрестностях дворца было безлюдно, лишь кое-где показывался прохожий с фонариком, но чем дальше, тем оживленнее становилась дорога. Почти из каждого переулка выходили группы по три, по четыре человека, все без факелов, все в темных плащах. Некоторые присоединялись к процессии, смешивались с рабами, другие, более многочисленные группы толпились впереди, какие-то люди лезли наперерез, шатаясь, будто пьяные. Временами становилось так трудно двигаться, что лампадарии начинали кричать: - Дорогу благородному трибуну Марку Виницию! Из-за раздвинутых занавесок Лигия видела эти темные группы фигур, от волнения ее бил озноб. Надежда и тревога попеременно овладевали ее сердцем. "Это он! Это Урс и христиане! Сейчас все произойдет, - шептала она дрожащими губами. - О Христос, помоги! О Христос, спаси!" Но уже и Атацин, который сперва не обращал внимания на необычное уличное оживление, начал беспокоиться. Все было как-то странно. Лампадариям* приходилось все чаще выкрикивать: "Дорогу носилкам благородного трибуна**!" Неведомые люди так напирали на носилки с обеих сторон, что Атацин приказал рабам отгонять их дубинками. _______________ * Л а м п а д а р и й - раб-факелоносец. ** Т р и б у н - должностное лицо, защищавшее интересы плебеев и обладавшее правом вето в сенате; Виниций был, по-видимому, военным трибуном, одним из шести высших командиров легиона. Внезапно впереди поднялся крик, и все огни мигом погасли. Возле носилок началась толкотня, суматоха, драка. Атацин понял: это нападение. И его охватил страх. Все знали, что император частенько забавы ради бесчинствует с отрядом августиан и в Субуре, и в других концах города. Было известно, что иногда после этих ночных стычек он даже появлялся с шишками и синяками и что тот, кто ему сопротивлялся, шел на смерть, будь он хоть сенатор. Казарма ночных стражей, чьей обязанностью было охранять город, находилась неподалеку, но в подобных случаях стража притворялась глухой и слепой. А между тем вокруг носилок кипела борьба: люди дрались, колотили друг друга, валили с ног, топтали. Атацин мгновенно решил, что прежде всего надо спасать Лигию и себя, а остальное предоставить судьбе. И, вытащив девушку из носилок, он подхватил ее одной рукой и пытался скрыться во мраке. Но Лигия закричала: - Урс! Урс! Ее белое платье легко было разглядеть, и Атацин другой, свободной рукой стал поспешно накрывать ее своим плащом, как вдруг могучие клещи сжали ему затылок и на голову обрушилось, будто камень, что-то огромное, сокрушительное. Атацин рухнул наземь, как вол под ударом обуха у алтаря Юпитера. Большинство рабов лежало, другие спасались бегством, натыкаясь в непроглядной темноте на стены домов. Изломанные во время драки носилки валялись на земле. Урс уносил Лигию в Субуру, его друзья шли позади, постепенно по пути рассеиваясь в разные стороны. Кучка рабов собралась у дома Виниция и в замешательстве стояла, не смея войти. После короткого совета они возвратились на место стычки, где нашли несколько трупов и среди них Атацина. Он еще корчился, но вот сильная судорога пробежала по его телу, Атацин вытянулся и застыл недвижим. Рабы подняли его и, снова подойдя к дому Виниция, остановились у ворот. Надо было все же сообщить господину о случившемся. - Пусть Гулон скажет, - зашептало несколько голосов. - У него, как и у нас, кровь по лицу течет, и господин его любит. Гулону безопасней, чем нам. И германец Гулон, старый раб, который вынянчил Виниция и достался ему в наследство от матери, сестры Петрония, сказал: - Я-то скажу, но пойдем мы все. Пусть гнев его обрушится не на меня одного. Нетерпение Виниция все возрастало. Петроний и Хрисотемида посмеивались над ним, а он, быстрыми шагами кружа по атрию, все повторял: - Они уже должны быть здесь! Должны быть здесь! И все порывался идти навстречу, но гости его удерживали. Вдруг в передней послышались шаги, и в атрий целою толпой вошли рабы - быстро выстроившись у стены, они подняли руки и испуганно завопили: - А-а-а-а! А-а-а-а! - Где Лигия? - кинувшись к ним, вскричал Виниций изменившимся грозным голосом. - А-а-а-а! Тут Гулон, выставляя вперед свое окровавленное лицо, жалобно зачастил: - Вот моя кровь господин! Мы защищались! Вот кровь, вот кровь! Но договорить ему не пришлось - Виниций схватил бронзовый светильник и одним ударом раскроил рабу череп, потом сжал обеими руками свою голову и застонал. - Me miserum! Me miserum!* - хрипло повторял он. ________________ * Несчастный я! (Лат.) Его лицо посинело, глаза закатились, на губах выступила пена. - Розог! - прорычал он наконец нечеловеческим голосом. - Смилуйся, господин! А-а-а-а! - стонали рабы. Но тут Петроний поднялся с выражением досады на лице. - Пойдем, Хрисотемида! - сказал он. - Если ты хочешь смотреть на мясо, я прикажу разбить лавку мясника в Каринах. И они удалились из атрия. Вскоре в этом доме, украшенном зеленью плюща и убранном для пира, раздались вопли и свист розог, не стихавшие почти до утра. |