РАССЛЕДОВАНИЕ НАПОЛЕОНА

  Достигнув головокружительных вершин власти. Наполеон собирался совершить

большие дела для величия Франции и французов, с немалой также пользой себе

самому и своей семье.

   Вскоре после того, как он стал императором, а может быть даже и

раньше, он увидел, что одной из его самых трудных задач будет вовсе не

французский, а совершенно, казалось бы, чуждый, - "еврейский вопрос".

  Этот вопрос не переставал мучить людей в течение столетий, и не успел

Наполеон уговорить римского папу возложить на его голову императорскую

корону, как он, как тревожащая тень, вырос позади его трона. Действуя, как

всегда, прямо и решительно. Наполеон взял быка за рога, потребовав ответа

на извечный вопрос: действительно ли евреи желают стать частью другой

нации, в данном случае французской, и жить по ее законам, или же они тайно

подчиняются иному закону, который предписывает им разлагать и поработить

народы, среди которых они живут? Заметим, что это знаменитое

расследование Наполеона было его второй попыткой разрешить еврейскую

загадку. О первой известно лишь немного, и нужно вкратце рассказать и о

ней.

   В самом начале его карьеры. Наполеону одному из первых пришла в

голову мысль завоевать для евреев Иерусалим и, таким образом, употребляя

модное выражение, "исполнить пророчество". Его примеру следовали с тех

пор весьма многие, в том числе британские и американские политики,

которым вряд ли понравилось бы, если бы их сравнили с Наполеоном:

  Бальфур, Ллойд-Джордж, Вудро Вильсон, Франклин Рузвельт, Гарри Труман

и Уинстон Черчилль.

   Наполеоновская авантюра закончилась так быстро, что история почти

ничего не говорит о ней и ее мотивах. В то время Наполеон командовал

армией, но еще не был главой государства, и, начиная кампанию на Ближнем

Востоке, он видимо надеялся на военную поддержку со стороны еврейского

населения этих стран. Если он уже видел себя в роли первого консула или

императора, он возможно собирался, для осуществления своих амбиций,

искать, как Кромвель, финансовой поддержки у еврейства Европы.

   Как бы то ни было, он оказался первым европейским властелином

(будучи главнокомандующим французской армии, он фактически обладал и

полнотой исполнительной власти), искавшим благосклонность еврейских

магнатов. Обещая им Иерусалим. Тем самым он признавал, что евреи

обладают собственной, особой национальностью, хотя впоследствии он от

этой теории отказался.

   Этот эпизод был краток, но он достоверен. В парижской газете

"Moniteur" в 1799 г., когда Наполеон командовал французской экспедицией,

посланной, чтобы выбить англичан из Египта, были опубликованы два

сообщения, не оставлявшие сомнений в характере его предприятия.

   Первая депеша из Константинополя от 17 апреля 1799 г. была

напечатана 22 мая и гласила: "Бонапарт опубликовал прокламацию, в которой

он приглашает всех евреев Азии и Африки стать под его знамена, чтобы

восстановить древний Иерусалим. Он вооружил уже большое число евреев, и

их батальоны наступают на Алеппо". Из этого ясно, что Наполеон взял на

себя миссию "выполнения пророчества" о возвращении евреев в Иерусалим.

   Второе сообщение появилось в той же "Moniteur" несколькими

неделями позже: "Бонапарт завоевал Сирию не только для того, чтобы отдать

Иерусалим евреям; его планы гораздо обширнее..."

   Вероятно Наполеона известили, что его первое сообщение произвело

во Франции отрицательное впечатление, показав, что война против Англии

(как и революция против "царей и попов") пойдет главным образом на пользу

евреям. Возможно, однако, и другое, а именно то, что оно привлекло на

сторону Англии больше арабов, чем евреев на сторону Наполеона.

   Наполеоновская затея оказалась мыльным пузырем, т.к. ему не

удалось дойти до Иерусалима. К тому времени, когда первое сообщение

достигло парижской газеты "Монитор", Наполеон уже был отброшен

англичанами у Акра и его войска отступали к Египту. Если бы сионистские

планы Наполеона имели успех, то не исключено, что сионские мудрецы стали

бы искать в его родословной следы происхождения от Давида (как, в свое

время, у Кромвеля), дабы объявить его Мессией. Еврейский политик, Филип

Гедалла, комментировал в 1925 г. наполеоновское предприятие следующими

словами, заслуживающими нашего внимания: "Этот человек полагал тогда,

что судьба ему не улыбнулась. Но наша терпеливая раса спокойно выжидала,

а сто лет спустя, когда иные завоеватели топтали те же пыльные дороги,

оказалось, что она улыбнулась именно нам". Перед нами типично

сионистское изложение событий 1917 года: британские войска - только

орудие для выполнения иудейской миссии, упущенной Наполеоном. Гедалла

выступал в присутствии Ллойд-Джорджа, того самого премьер-министра,

который в 1917 году послал британских солдат на эти "пыльные дороги". Как

пишет Кастейн, Ллойд-Джордж "расцветал" на этом собрании под

одобрительными взглядами еврейской аудитории, видевшей в нем "орудие в

руках еврейского Бога".

   В 1804 году Наполеон короновался императором, а к 1806 году

еврейский вопрос во Франции приобрел такое значение, что он предпринял

вторую попытку к его разрешению, на этот раз совершенно иным методом.

  После неудачи восстановления "древнего Иерусалима", иными словами,

еврейской нации, он потребовал теперь, чтобы евреи сделали выбор между

существованием, как отдельная нация, и слиянием с народом, в среде

которого они жили.

   Престиж Наполеона сильно страдал в это время в глазах французов из-

за особых симпатий, которые он, по их мнению, выказывал по отношению к

евреям. Он получал столько жалоб и просьб из народа о защите от евреев,

что, обращаясь к Государственному Совету, он однажды сказал: "Евреи, как

саранча и гусеницы, пожирают мою Францию... это - нация внутри нации".

  В то время даже ортодоксальный иудаизм энергично отрицал подобное

определение.

   В самом Государственном Совете мнения по еврейскому вопросу

разделились, после чего Наполеон вызвал и Париж 112 ведущих

представителей иудаизма из Франции, Германии и Италии, предложив им

дать ответ на ряд вопросов. Неевреям обычно плохо понятен тот странный

мир, с которым теперь столкнулся Наполеон, и некоторую ясность могут

внести в него две цитаты хорошо известных нам авторов: "Благодаря тому,

что евреи считают себя избранным народом, которому обещано спасение,

еврейский мир всегда был иудеоцентричен, и евреи способны рассматривать

все исторические события, только поставив себя в их центр" (Кастейн).

  "Евреи создали собственную мировую историю, поставив себя в центр - с

того момента, когда Иегова заключил договор с Авраамом, судьба Израиля

превращается в историю мира, мало того - в историю всей вселенной, в то

единственное, о чем заботится Создатель. Круги как бы становятся все теснее

и теснее, пока не остается одна только центральная точка: сам Израиль"

(Houston Stewart Chamberlain).

   Первый из цитированных нами авторов - еврей-сионист, который

вероятно назвал бы второго антисемитом; как видит читатель, их взгляды на

сущность иудейского мировоззрения совершенно одинаковы. Всем знатокам

вопроса ясно, что по сути никакого расхождения по данному вопросу между

талмудистами и их противниками не существует; единственное, чего не

переносят еврейские экстремисты - это, что критика исходит от людей,

стоящих "вне Закона"; в их глазах это недопустимо.

   Вопросы, поставленные Наполеоном, показывают, что, в отличие от

современных британских и американских политиков, приявших сионизм, он

прекрасно разбирался в характере иудаизма и созданных им нормах

человеческих отношений. Для него не было секретом, что по учению

иудейского "закона", мир был сотворен в точно определенное время

исключительно для евреев, и что все в нем происходящее (включая и эпизод

его собственного возвышения и славы) рассчитано заранее и совершается

лишь для того, чтобы закончиться еврейским триумфом.

   Французский император расценивал еврейские теории не иначе, чем

это делает еврей Кастейн в наше время, говоря о персидском царе Кире и

завоевании им Вавилона в 538 году до Р.Х.: "Если величайший властитель

своего времени был просто орудием в руках еврейского Бога, то это означает,

что этот еврейский Бог вершит судьбами Не только еврейского, но и всех

других народов, судьбами всего мира". Вначале Наполеон готов был сделать и

себя самого "орудием в руках еврейского Бога", пытаясь захватить

Иерусалим, но был отражен англичанами под Акром. Став императором, он

больше не собирался быть орудием в чьих бы то ни было руках. Теперь он

решил заставить евреев открыто высказаться по вопросу, чьи законы они

считают для себя обязательными. Его вопросник был составлен настолько

хитро, что отвечавшим приходилось либо отрекаться от своей главкой идеи,

либо открыто признавать ее; попытки уклониться от прямого ответа могли

привести к последующему обвинению в обмане. Кастейн, разумеется,

называет эти вопросы "возмутительными", но как уже было отмечено выше,

"возмутительна" всегда любая критика со стороны стоящих "вне Закона", т.е.

  не-евреев.

   В другом месте своей книги Кастейн, однако, с невольным

восхищением вынужден признать, что Наполеон в своих вопросах "правильно

понял сущность проблемы"; этой похвалы еврейского историка не

удостаивается ни один другой из нееврейских правителей. Другими словами,

если бы простые смертные вообще способны были найти разрешение

"еврейского вопроса", то Наполеон ближе всех подошел к этому, поскольку

его расследование затронуло самую суть вопроса, предоставив честным

людям лишь выбор между обязательством лояльности и открытым сознанием

в закоренелой нелояльности.

   Делегаты, избранные еврейскими общинами, прибыли в Париж, и

оказались там в затруднительном положении. С одной стороны, все они были

воспитаны в древней вере, требовавшей от них всегда оставаться

"отдельным" народом, избранным Богом, чтобы "унижать и уничтожать"

другие нации и в конце концов "вернуться" в землю обетованную; с другой

стороны, они только что смогли получить наибольшие выгоды от революции,

а задававший им вопросы один из главных ее героев еще не так давно

собирался восстановить еврейский Иерусалим. И теперь он вдруг спрашивал

их, считают ли они себя частью той нации, которой он правил, или нет?

   Вопросы Наполеона, как стрелы по цели, били по самому существу

Торы-Талмуда, построивших стены между евреями и остальным

человечеством. Главными вопросами были: разрешает ли еврейский закон

смешанные браки; считают ли евреи французов "чужими" (чужеземцами) или

братьями; считают ли они Францию своей родиной, законы которой

обязательны для них; делает ли иудейский закон различие между еврейскими

и христианскими должниками? Все эти вопросы неизбежно обращались

против дискриминирующих расовых и религиозных законов, которые (как

было показано в предыдущих главах) левиты нагромоздили на древние

нравственные заповеди, фактически уничтожив их. В полном свете гласности

и по всей форме. Наполеон поставил перед еврейскими представителями

именно те вопросы, которые в течение многих столетий все человечество

всегда задавало евреям.

   В ослепляющем свете этого расследования у еврейских депутатов

оставались только две возможности: либо честно отвергнуть навсегда

собственный расовый закон, либо же, отказываясь от него только притворно,

в действительности сохранить ему верность (маневр, официально

разрешенный, как известно, Талмудом).

   Как пишет Кастейн, "еврейские ученые, призванные опровергнуть

выдвинутые против них обвинения, оказались в крайне трудном положении,

поскольку для них каждое слово Талмуда было священно, даже его легенды и

сказки" .Этим еврейский историк сам признает, что евреи могли уклониться

от вопросов только ложью, так как их собрали вовсе не для "опровержения

обвинений"; от них всего лишь ожидали правдивых ответов.

   Еврейские делегаты, как и следовало ожидать, авторитетно заявили,

что еврейской нации больше не существует, что они не желают больше жить в

закрытых, самоуправляемых общинах, и что они во всех отношениях считают

себя французами и никем иным. Их единственная оговорка относилась к

смешанным бракам; таковые, по их словам, были возможны только по

"гражданским законам".

   Следующий шаг Наполеона даже Кастейн вынужден признать

гениальным. С его помощью, хотя и без предварительного намерения

императора, был установлен непреложный факт, что поставленные перед

необходимостью отвечать на жизненно важные вопросы (жизненно важные

для народов, среди которых жили евреи), официальные представители

еврейства дадут либо заведомо лживые ответы, либо же обещания, которые

они не станут выполнять. Прошедшие после наполеоновского расследования

десятилетия ясно показали, что вожди еврейства никогда не имели намерения

отказаться от своего фактического положения "нации внутри наций". Неудача

Наполеона разрешить "еврейский вопрос" обернулась исторической победой

правды, сохранившей свое значение по наши дни.

   Наполеон хотел придать полученным им ответам на его вопросник

наиболее официальную форму, которая обязала бы евреев повсюду и навсегда

к выполнению обещаний, данных их старейшинами, для чего он потребовал

созыва верховного органа еврейства - Великого Синедриона. Со всех концов

Европы в Париж прибыли 71 его постоянных членов: 46 раввинов и 25 мирян,

заседания которых открылись в феврале 1807 года в самой торжественной и

пышной обстановке. Хотя Синедрион, как таковой, не собирался в течение

многих столетий, но талмудистский центр в Польше официально лишь

недавно прекратил свое существование, и идея общееврейского

правительственного центра была еще вполне актуальной.

   Синедрион пошел дальше собрания еврейских представителей в

полноте и усердии своих официальных заявлений (кстати, это собрание

начало с выражения благодарности христианским церквям за защиту,

оказанную евреям в прошлом, что не мешает отметить в противовес обычным

сионистским инсинуациям в описаниях христианской эры, как сплошного

угнетения страдающих евреев). Он официально признал, что прекращение

существования отдельной еврейской нации является непреложным фактом.

  Так была разрешена главная дилемма обязательного для всех евреев закона,

не признававшего разницы между гражданством и религией. Если "нация"

больше           не существовала, то законы Талмуда, руководившие повседневной

жизнью евреев, были недействительные; однако Тора, как закон веры,

оставалась неизменной. Таково было решение Синедриона. В случаях споров

или разногласий религиозный закон подчинялся закону страны, в которой

проживал данный еврей. С этого времени Израиль существовал только как

религия и евреи больше не могли ожидать национального восстановления.

   Это достижение Наполеона выглядело, как небывалая до тех пор

победа (кто знает, не была ли она одной из причин его скорого падения?).

  Евреи были освобождены от цепей Талмуда; открылась дорога к их слиянию с

остальным человечеством, к участию в его развитии и его судьбах. Вновь

открылась широкая дорога, которую левиты закрыли более 2000 лет тому

назад; дух дискриминации и ненависти был официально исключен и

отвержен.

   Заявления Синедриона легли в основу гражданских свобод, которыми

с тех пор воспользовались евреи во всех западных странах. Все группы

еврейства, известные тогдашнему Западу, выступили в их защиту.

  Повернувшись для видимости лицом к Западу, правоверный иудаизм с тех

пор категорически отвергал даже намеки на то, что евреи могут быть "нацией

внутри наций". Иудейские реформаторы со временем "устранили все

молитвы, выражавшие хотя бы тень надежды или пожеланий еврейского

национального возрождения" (раввин Моисей П. Якобсон).

   Это разумеется выбило почву из под ног у тех противников еврейской

эмансипации в английском парламенте, которые утверждали, что "евреи ждут

прихода Великого Избавителя, своего возвращения в Палестину, отстройки

Соломонова Храма и возрождения старой веры, а потому всегда будут

смотреть на Англию, не как на свою страну, а только как на место их

изгнания" (цитата Бернарда Дж. Брауна), Правыми оказались, однако, именно

эти предостерегающие голоса. Менее, чем 90 лет спустя, все декларации

наполеоновского Синедриона оказались фактически аннулированными, т.ч.

  тот же Браун вынужден был написать в последствии: "Теперь, несмотря на то,

что гражданские свободы (для евреев) утверждены законами почти во всех

странах мира, еврейский национализм стал официальной философией

Израиля. Не приходится удивляться, если другие народы обвиняют нас в том,

что мы добились равноправия с помощью ложных заявлений, что мы по-

прежнему нация внутри наций, и что, поэтому, дарованные нам права

должны быть взяты обратно".

   Наполеон невольно оказал потомству большую услугу, показав, что

полученные им от евреев ответы на его вопросы фактически ни имели ни

малейшей ценности. К концу 19-го столетия суровый и единственный Закон,

подчиняющий себе все дела и мысли, был снова наложен на евреев их

талмудистскими правителями, и снова им в этом помогли нееврейские

политики, как в свое время царь Артаксеркс помог пророку Неемии.

   Были ли данные евреями Наполеону ответы искренними или же

заведомо лживыми? Мнения по этому вопросу вероятно разделятся, как и сам

иудаизм всегда был и остается двойственным. Без сомнения, еврейские

делегаты, давая свои ответы, учитывали тот эффект, который они окажут на

дарование евреям полного равноправия во всех странах С другой стороны,

многие из них вероятно всерьез надеялись, что евреи наконец-то смогут

слиться с человечеством без своих обычных тайных отказов и задних мыслей;

желание прорваться сквозь преграды племенных запретов всегда было живо

среди евреев хотя правящая секта неизменно оказывалась в состоянии его

подавлять. Вероятнее всего что одни делегаты высказывались совершенно

искренно, в то время как другие "тайно нарушали" (говоря словами Кастейна)

обещанную лояльность.

   Главным недостатком наполеоновского Синедриона было то, что он

представлял европейских евреев, в большинстве своем сефардов, уже

терявших свое былое влияние среди еврейства. Талмудистский центр и

главная масса восточных евреев (ашкенази) жили в России или русской

Польше, чего даже Наполеон либо не знал, либо не принял достаточным

образом во внимание. Эти талмудисты не были представлены в Синедрионе,

а его ответы были для них ересью, поскольку именно они были теперь

хранителями фарисейских и левитских традиций.

   Публичными заявлениями Синедриона закончился третий период

сионистской истории - талмудистский. Он начался с падения Иудеи в 70

году по Р.Х., когда фарисеи передали свои традиции талмудистам; к концу

семнадцати веков "вечный" еврейский вопрос, после ответов Синедриона,

казался разрешенным. Евреи показали готовность присоединиться к

остальному человечеству, последовав совету французского еврея Исаака

Беера отделаться "от узкого корпорационного духа во всех политических и

гражданских делах, не касающихся непосредственно нашего религиозного

закона. В этих вещах мы непременно должны быть просто индивидуумами,

настоящими французами, которыми руководит один только истинный

патриотизм и закон общего блага всех народов". Эти слова были концом

Талмуда, как "ограды вокруг Закона".

   Но все это оказалось иллюзией. С точки зрения нееврейских

современников, здесь была упущена величайшая возможность. В глазах

правоверного еврея, удалось отвратить величайшую опасность: слияние со

всем остальным, нееврейским человечеством.

   Так начался четвертый период истории Сиона - столетие

"эмансипации", 19-ое столетие. В ходе этого периода, восточные талмудисты

прежде всего аннулировали все решения наполеоновского Синедриона, а

затем сумели использовать дарованные им свободы для того, чтобы поставить

евреев на одну ступень со всеми остальными, но лишь с целью снова загнать

их в ограду "закона", подтвердить их "отдельность" и закрепить их претензии

на особое национальное существование, фактически означающее не только

"нацию внутри наций", но нацию, поставленную над всеми остальными. Это

талмудистам удалось полностью, а результаты их победы видим мы, живущие

в пятом периоде спорной истории Сиона. Историю этой талмудистской

победы невозможно отделить от истории мировой революции, к которой мы

теперь вернемся.

   Глава 19

   МИРОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

  Наше исследование, описывая события в хронологическом порядке, довело нас

до наполеоновского Синедриона. Ответы Синедриона на вопросник императора

французов завершили третий и открыли четвертый период истории Сиона,

который начался официальным отказом от претензий быть отдельной нацией и

закончился через 90 лет открытым утверждением того же еврейства, как

отдельной нации в самой крайней шовинистической форме. Прежде чем

продолжать рассмотрение четвертого периода, мы, должны вернуться на 20 лет

ранее, к началу мировой революции во Франции, и рассмотреть роль евреев в

ней, если они действительно принимали в ней участие.

   Девятнадцатый век христианской эры отличается от предыдущих

восемнадцати появлением двух мировых движений, ведущих, постепенно

сближаясь, к одной общей цели, ставшей к концу этого столетия

доминирующим фактором мировой политики.

   Одно из них - сионизм - стремилось вновь собрать рассеянный по

всей земле народ, как единой нации на территории, обещанной ему его

"еврейским богом". Целью второго движения, коммунизма, было

уничтожение самого понятия нации, как таковой, среди всех не-евреев.

   На первый взгляд, цели этих двух движений противоположны: одно из

них сделало национализм своей религией, даже своим богом; другое объявило

национализму войну не на жизнь, а на смерть. В действительности же этот

антагонизм был только кажущимся, и оба движения развивались на

параллельных путях, а вовсе не шли навстречу друг другу, к столкновению в

будущем. Ибо Бог, обещавший землю избранному народу, обещал ему также

поставить его "превыше всех народов земли" и поразить другие народы "до

их полного уничтожения".

   Мировая революция, выполняя второе обещание еврейского бога,

одновременно подготовляет условия, нужные для первого. Будь то случайно,

или же в согласии с предварительным планом, но она служит воле Иеговы.

  Задачей историка является следовательно выяснить, существует ли связь

между организаторами сионизме и организаторами мировой революции. Если

такой связи не было, а параллелизм целей был простой случайностью, тогда

все события нашей эпохи - лишь насмешка истории. Если же, однако, связь

может быть установлена, то события последних 200 лет предсказывают нам и

наше будущее; в таком случае мировая революция оказалась служанкой

Сиона.

   Последние два столетия были, по всей видимости, самыми

безрассудными и наименее достойными во всей истории Европы. К началу

19-го столетия за ней стояли семнадцать веков христианского прогресса.

  Никогда раньше людям не удавалось так улучшить самих себя и свои

взаимоотношения. Даже война была подчинена законам цивилизованного

кодекса, и казалось, что продолжение этого прогресса в будущем обеспечено.

  Однако, к середине 20-го века многие из этих достижений оказались

потерянными, а пол-Европы было отдано под власть азиатского варварства.

  Стало сомнительным, сможет ли остаток Запада выжить вообще, сохранив

свои идеалы; ответ на этот вопрос дадут, возможно, последние десятилетия

нашего века.

   Европейский упадок совпадает с периодом роста иудейского влияния

на жизнь Запада, которое достигло таких вершин, каких никогда не достигали

ни один европейский монарх или князь церкви. Картина этой нарастающей

силы, надвигающейся на Европу как грозовая туча с востока, может быть

иллюстрирована двумя цитатами, одной - от начала, другой - от конца 19-

го века. Выдающийся историк Иоганн-Готтфрид фон Гердер, писал в 1791

году, оглядываясь на прошедшее столетие: "Простые народы Европы стали

добровольными рабами еврейских ростовщиков... Еврейский народ был и

остается в Европе азиатским народом, чуждым нашему континенту,

подчиненным древнему закону, полученному им в чуждом нам климате,

закону, от которого он, по собственному признанию, не может освободиться...

  им правит закон, чуждый и враждебный всем другим народам".

   Прочтя в газетах 1807 года пылкие заверения Синедриона об отказе от

понятия еврейской нации, современник вероятно посчитал бы Гердера

ханжой и фанатиком (если не прямо "антисемитом"), однако последующие

годы и события показали, что, как и многие до него, Гердер знал, что говорил.

   Столетие спустя, в 1899 году, другой ученый, Хустон Стюарт

Чемберлен, вернулся к тому, о чем писал Гердер, констатируя все

усиливающуюся узурпацию власти евреями: "Произошли очень серьезные

перемены: евреи играют сейчас в Европе и там, куда распространяется ее

влияние, совсем не ту роль, какую они играли сто лет тому назад; как сказал

Виктор Хон (Hohn) "мы живем сегодня в еврейском веке"; мы можем думать

все, что угодно о прошлой истории евреев, но в настоящее время они

занимают так много места в нашей собственной истории, что мы не можем

больше закрывать на это глаза... "Чуждый" элемент, подмеченный Гердером,

становится все более и более влиятельным... Прямое влияние иудаизма в 19-

ом веке впервые начинает пронизывать историю культуры, становясь жгучим

вопросом современности. Этот чуждый нам народ стал именно в ходе 19-го

века непропорционально значительным, а во многих сферах и доминирующим

фактором нашей жизни... Гердер говорил, что простые народы Европы стали

добровольными рабами еврейских ростовщиков; сегодня он мог бы сказать то

же самое о значительной части всего цивилизованного мира... наше

правительство и наши законы, наша наука и наша торговля, наша

литература и искусство, практически все отрасли нашей жизни, стали

более или менее добровольными рабами евреев и влачат кандалы, если еще не

на двух, то по крайней мере на одной ноге... прямое влияние иудаизма на наш

19 век стало жгучей проблемой нашей жизни. Мы имеем здесь дело с

вопросом не только настоящего, но и будущего всего мира... Если еврейское

влияние одержит в Европе победу в сферах интеллекта и культуры, мы

будем вновь противостоять отрицательной, разрушительной силе".

   Так развивались события в течение ста лет от Гердера до Чемберлена.

  Последние три фразы являются блестящими прогнозом, поскольку Чемберлен

еще не мог видеть доказательств того, что он предвидел: фантастической

победы международных заговорщиков в гигантском масштабе октября 1917

года, когда одновременно восторжествовали и коммунизм, как разрушитель

наций, и сионизм, как создатель господствующей нации.

   В последовавшие 60 лет после событий, описанных Чемберленом и

Гердером, тот же процесс продолжается с нарастающей силой. Сейчас речь

идет уже не об одном только "влиянии на будущее всего мира"; этот процесс

сопровождает нас повсюду, и вся наша действительность носит навязанную

ей им форму. Он уже резко изменил весь характер нашего мира и всю судьбу

человечества. "Наши правительства" за истекшие полвека стали настолько

"добровольными рабами" иудейской правящей секты, что они сейчас

фактически агенты и управляющие нового, международного правящего

класса, не имея никакой собственной власти.

   Европа дошла до этого состояния, будучи раздавленной действием

двух жерновов: коммунизма и сионизма, мировой революции, губящей все

нации, и правящей еврейской секты, создающей свою нацию. Первая

подстрекала толпы черни, вторая добилась власти над правительствами. Были

ли руководители в обоих случаях одни и те же? Мы постараемся ответить на

этот вопрос в следующих главах. Ясно, однако, уже сейчас, что в течение

последних 200 лет каждая стадия в систематическом разрушении Европы

сопровождалась соответствующими стадиями подготовки к "возвращению" в

землю обетованную. Этот явный признак общего руководства событиями

слишком бросается в глаза, чтобы его можно было не заметить, разве что он

мог бы быть убедительно опровергнут. Для народных масс христианских

"язычников" (говоря словами Талмуда) этот исторический процесс,

начавшийся революцией 1789 года, представлялся бурей и ураганом, не

имеющими более глубокого значения. Однако, историк слышит в нем

торжественный ритм "закона", выполняющего предсказания иудейских

пророков.

   Девятнадцатое столетие было веком заговоров, а в двадцатом мы

видим их результаты. Заговор породил как коммунизм, так и сионизм, и оба

они зажали, как в клещи, будущее Европы. Где было их начало? Почему они

зародились во тьме, прорвавшись наружу в девятнадцатом столетии, оба

одновременно? Есть ли у них общие корни? Чтобы ответить на эти вопросы,

нужно исследовать корни каждого из этих движений отдельно и посмотреть,

сходятся ли они вместе. В этой и в последующей главе мы проследим

идейные корни мировой революции.

   Французская революция была проявлением в действии мировой

революции, а вовсе не просто революцией во Франции. В этом не оставались

сомнений с первого же момента этих событий во Франции. До того можно

было болтать о страдающих крестьянах, доведенных до отчаяния произволом

дворянства и вдруг восставших против угнетения, или же о чем-либо в том же

роде; обстоятельное знакомство с существовавшим положением быстро

рассеивает эти иллюзии. Революция была результатом задуманного плана

деятельности тайной организации, ставшей хорошо известной еще до начала

революции; это вовсе не было французским взрывом насилия, вызванным

французскими же условиями. План революции был планом сегодняшнего

коммунизма, а сегодняшний коммунизм является носителем перманентной

мировой революции, исходящей из той организации, которая задумала этот

план.

   Французская революция 1789 года дает нам ключ к раскрытию тайны.

  Она - связующее звено между английской революцией 1640 года и русской

семнадцатого гола. Она показывает, что все эти три революции - лишь

стадии в выполнении единого плана, который, проходя через эти три ступени,

ясно стремится к своему заключительному торжеству в очень недалеком

будущем, вероятно еще до окончания нашего столетия. Это окончательное

торжество рисуется, как полная победа революции во всем мире и

установление мирового правительства под контролем той организации,

которая управляла революционным процессом с самого начала. Это и

завершит подчинение обезличенных народов власти нового правящего класса

(говоря словами Кастейна: "Это решит судьбы всего мира").

   Контуры этого процесса постепенно вырисовывались на протяжении

трех столетий, и сегодня его исторические перспективы совершенно ясны,

если рассмотреть каждую революцию в свете последующей.

  1.  Современникам английской революции она представлялась

неожиданным эпизодом английской истории, направленным против

претензий королевского дома Стюартов и католической религии, так

называемого "папизма". Ни одному из современников не приходило тогда

а голову, что это могло быть началом мировой революции против всех

религий и всех законных правительств. (Сегодня нам известно, что

правящая еврейская секта снабдила революционного диктатора Англии

денежными средствами, и что этим традиционным путем

подстрекательства еврейское руководство больше всех выгадало от

результатов революции; возможно, что оно было и в числе ее зачинщиков,

но прямых доказательств этого не имеется, как не сохранилось и следов

заранее подготовленного, революционного плана).

  2.  Характер и развитие французской революции, однако, показывают нам

английскую в ином свете. Уже тогда современникам было ясно, что она

отнюдь, не была чисто французским историческим эпизодом, вызванным

местными французскими условиями. Наоборот, французская революция

шла по заранее подготовленному плану всеобщей революции, который

был раскрыт и стал известен за несколько лет до ее начала; обнаруженная

тогда же тайная революционная организация имела своих членов во

многих странах и во всех классах общества. Поэтому и наиболее

характерные черты революции (убийство монарха и святотатство), хотя

они и повторяли те же действия английской революции, уже тогда не

представлялись стихийной местью в порыве восстания, неявно были

преднамеренными символическими актами, преследовавшими один план и

одну цель: повсеместное уничтожение всех религий и всех законных

правительств. Раскрытие этого факта неизбежно заставляет предполагать,

что и английская революция была подготовлена той же тайной

организацией с целью уничтожения всех наций мира. (И от французской

революции, как и от английской, больше всех выиграла иудейская секта;

добившись, путем революции, общего равноправия евреев, она

использовала его как покров для своей подпольной деятельности в

последующие десятилетия. И здесь, доказать прямое участие евреев в

числе зачинщиков революции трудно; доступные нам данные на это не

указывают).

   Итак, в отличие от английской, французская революция прямо

указывала на наличие обширного всемирного заговора, имевшего глубокие

корни. С этого момента характер революционного плана стал ясно виден,

чего нельзя было сказать о заговорщиках, которые, когда их удавалось

обнаружить, представлялись шайкой субъектов, не связанных друг с

другом ничем, кроме поджигательной страсти к разрушению. Цель была

совершенно очевидна, однако организаторы оставались загадочными.

  Классический авторитет по данному вопросу, английский историк и

политик, лорд Актон (1834-1902) охарактеризовал эту полуосвещенную

историческую сцену следующими, ставшими знаменитыми, словами:

  "Самое ужасное в революции не буйство и бесчинство, а ее организация.

  Сквозь весь огонь и дым мы прослеживаем наличие расчетливой

организации. Руководители остаются тщательно скрытыми под

различными масками, но с самого начала нет ни малейшего сомнения в их

присутствии".

   Другими словами, французская революция разоблачила существование

организационного плана позади революционных событий, и это был план

во всемирном масштабе. То, что в английской революции могло раньше

показаться стихийным, теперь представилось, как результат расчетливо

задуманного плана, а весь заговор оказался настолько мощным и зрелым,

что нужно предположить его наличие и в предыдущей революции. Однако,

снять полностью маски с руководителей не удалось и в этой второй

революции, и ее тайна была раскрыта лишь наполовину.

  3.  Революция в России позволила по новому оценить революции как в

Англии, так и во Франции. Ее акты цареубийства и святотатства столь же

несомненно являют ее истинное лицо, как приветствие мусульманина

свидетельствует о его вере. Они показали всем, кто хочет видеть, что

всемирное разрушение все еще происходит по плану, впервые ясно

доказанному событиями французской революции. Мало того, что сто лет

подряд объявлялось "клеветой" и "вымыслом", теперь перестало быть

тайной и более никем не отрицалось: начиная с 1917 года, мировая

революция была признана перманентной, а целью ее - победа во всем

мире: что раньше было тайным заговором, стало политической партией,

руководимой из Москвы и открыто действующей во всех странах.

   Так русская революция, в свою очередь, яснее показала контуры и

источники революции французской. Что же касается тщательно скрытых и

замаскированных руководителей двух прежних революций, то в свете

русской они предстали в совершенно новом свете, или же, по крайней

мере, стали возможными предположения об их происхождении, которые

до тех пор никому не приходили в голову. Почти все руководители

русской революции были восточными евреями. Символические акты

цареубийства и святотатства совершались ими же, и немедленно был

объявлен закон, фактически запрещавший всякое обсуждение роли евреев

в революции и всякое упоминание в этой связи о "еврейском вопросе".

   Так были даны ответы на жизненно важные вопросы, и то, что еще

было тайной в 1789 году, стало очевидным в 1917-ом. Для всех, изучающих

этот вопрос, французская революция особенно важна тем, что она доказала

наличие плана мировой революции и организации, которая его осуществляет.

  Деятельность этой организации превратила девятнадцатое столетие в век

великого заговора. Даже не понимая полностью происходящего,

обеспокоенные отдельные люди и целые народы чувствовали присутствие в

темноте чего-то враждебного, как заключенный в глубоком подземелье

опасается неясных ночных звуков. Даже воздух вокруг нас оказался зачумлен

дыханием заговора. С момента французской революции человечество

интуитивно чувствует, что в его среде живет что-то враждебное, а в наши дни,

испытавшие действие заговора на себе, мы ясно видим, с кем имеем дело

распознавая отчетливо представшие перед нами черты дьявола.

   Наихудшую услугу, которую вероятно оказали человечеству войны и

блестящие успехи Наполеона, было то, что они отвлекли внимание народов от

гораздо более серьезной опасности, угрожавшей им: мировой революции и ее

тайных руководителей. Если бы не Наполеон, мир обратил бы на этот заговор

большее внимание, так как доказательства его существования были налицо.