* ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ *

     ЧЕРЕЗ СТРАДАНИЯ И СМЕРТЬ К ВЕЧНОМУ ТОРЖЕСТВУ

     ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

     САДДУКЕЙСКИЙ ТРИБУНАЛ

     Ночь и утро 7 апреля

     Пятнадцать лет прошло с тех пор, как первосвященник Ханан бен  Шет  был

смещен  римлянами,  тем  не  менее  фактически  все это время он находился у

власти. Национальное правительство Иудеи поочередно возглавляли его  сыновья

и   родственники.   Кайафа,  зять  Ханана,  стал  игрушкой  в  руках  тестя.

Влиятельный саддукейский клан подчинялся только прокуратору.

     В   народе   Ханан   не   завоевал   популярности,   архиереев   вообще

недолюбливали.  Они  же,  в  свою  очередь, с подозрением относились к любым

признакам оппозиции. Появление Иисуса в городе  и  встреча,  устроенная  Ему

богомольцами,  были  расценены  саддукеями  как  начало беспорядков, которые

следует подавить в зародыше.

     Проще всего, казалось, было донести Пилату о новой мессианской секте  и

предоставить  ему  расправиться  с  Галилеянином.  Но  Ханан, видимо, боялся

выпустить инициативу  из  рук  и  хотел  действовать  наверняка,  подготовив

заранее  все  улики.  Чтобы  арест  Иисуса не выглядел самоуправством, о нем

сообщили Пилату, и тот послал свой отряд в помощь храмовым  служителям.  Эти

меры   предосторожности   были  вызваны  опасением  властей,  думавших,  что

приверженцы Назарянина будут сопротивляться.

     В игу ночь Ханан, вероятно,  не  сомкнул  глаз,  ожидая  исхода  акции,

организатором  которой  он  был.  Он  успокоился  лишь  тогда,  когда конвой

доставил к нему связанного Узника.

     До сих пор саддукеи мало интересовались самой  проповедью  Иисуса.  Они

слышали  от  фарисеев,  что  Он  нарушал  некоторые религиозные обычаи, но с

такими обвинениями вести Его к прокуратору не имело  смысла.  Поэтому  Ханан

стал  спрашивать Иисуса "об учениках Его и об учении Его" [1]. Старому жрецу

хотелось  знать  подробности,  чтобы  быстрее  составить  план  следствия  и

завершать его до начала пасхального богослужения.

     -- Я  все  открыто  сказал  миру,  -- ответил Иисус. -- Я всегда учил в

синагогах и в Храме, где все иудеи собираются, и тайно  не  говорил  ничего.

Почему  ты  Меня спрашиваешь? Спроси слышавших, что Я говорил им. Они знают,

что сказал Я.

     Стоявший рядом слуга ударил Иисуса по лицу:

     -- Так-то отвечаешь Ты первосвященнику?

     -- Если Я плохо сказал, свидетельствуй о том, что плохо.  Если  хорошо,

почему ты Меня бьешь?

     Ханан  знал,  что  обычай  разрешает только публичный допрос, и отложил

дознание до утра, когда можно будет собрать Синедрион во главе с Кайафой.

     Остаток ночи  Иисус  терпел  издевательства  архиерейской  челяди.  Ему

плевали  в  лицо  и  развлекались  тем, что били Узника, закрыв Ему глаза, а

потом спрашивали: прореки, кто ударил Тебя?..

     Между тем Петр и Иоанн подошли к дому первосвященника. Юноша,  которого

здесь знали, попросил, чтобы и Петра пропустили с ним во двор Там находилась

жаровня,  около  нее сидели, греясь, слуги. Продрогший Симон присоединился к

ним. Привратница стала подозрительно вглядываться в его лицо.

     -- И ты с Назарянином был, с Иисусом, -- внезапно сказала она.

     -- Не знаю и не понимаю, что ты говоришь, -- пробормотал Петр и  отошел

в другое место [2].

     Наступило   утро.   Город   просыпался.  У  Кайафы  был  собран  "Малый

Синедрион",  состоявший  из  двадцати  трех  человек  [3].  В  него  входили

священники  и старейшины. На "Великий Синедрион" допускались и представители

фарисейской партии, но сейчас  судьями  были  только  саддукеи.  Поэтому  мы

напрасно  стали  бы  искать  в  талмудических кодексах подробностей, которые

помогли бы увидеть процесс в  деталях.  О  саддукейском  же  праве  известно

только одно: оно отличалось неумолимой жестокостью.

     В присутствии фарисеев речь обязательно зашла бы о субботе и толковании

Торы;  кроме того, в их среде были колебания относительно Иисуса. Год спустя

глава фарисейского Совета Гамалиил  скажет  об  апостолах:  "Если  от  людей

начинание  это или дело это -- оно будет разрушено. А если от Бога, то вы не

можете одолеть их. Как бы вам не оказаться богоборцами". Позднее фарисейская

партия в Синедрионе открыто выступит в защиту апостола Павла. Но  совершенно

иной  была  атмосфера  на  экстренном  заседании "Малого Синедриона" утром 7

апреля 30  года.  Судьба  Назарянина  была  предрешена  заранее  при  полном

единодушии всей коллегии.

     Вероятно,  трибунал  хотел одновременно соблюсти видимость законности и

дискредитировать Иисуса в глазах иудеев. Если бы Он оказался виновен  только

перед римскими властями, это привлекло бы к Нему симпатии народа.

     Разбирательство   началось  с  допроса  свидетелей.  Но  тут  Синедрион

постигла неудача. Требовалось согласное  показание  хотя  бы  двух  лиц,  но

именно  этого  не смогли сразу добиться. Очевидно, поспешность ареста все же

помешала тщательно подготовить сценарий  суда.  Лишь  одно  обвинение  сочли

доказанным:  Иисус  обещал  "разрушить  Храм рукотворный". Но подобные слова

были явно недостаточны  для  осуждения,  тем  более  для  ходатайства  перед

Пилатом о смертной казни [4].

     Кайафа  надеялся,  что  Сам  Обвиняемый, защищаясь, невольно даст улики

против Себя. Но Иисус не произнес ни слова.

     Тогда первосвященник вышел на середину зала и спросил:

     -- Ты не отвечаешь ничего? Что они против Тебя свидетельствуют?

     Иисус продолжал хранить молчание.

     Ждать дольше Кайафа не мог.

     -- Заклинаю Тебя Богом Живым, -- воскликнул он, --  скажи  нам:  Ты  ли

Мессия, Сын Благословенного?

     -- Я,   --  был  ответ.  --  Но  Я  говорю  вам:  отныне  увидите  Сына

Человеческого, восседающего по правую сторону силы и  грядущего  на  облаках

небесных [5].

     Это  Было  беспримерное  Свидетельство. Редко когда Иисус говорил столь

прямо о Своем мессианстве. Он скрывал его даже в те дни, когда  народ  готов

был  венчать  Его  на  царство.  Но  сейчас, в этот страшный миг, связанный,

подвергнутый оскорблениям, жертва лживого судилища, Он открыто  возвестил  о

неземном  торжестве  Сына  Человеческого,  Которого  искупительные страдания

возведут на престол...

     Кайафа,  как  и  все  саддукеи,  не  очень-то   верил   в   мессианские

пророчества,  да и вообще нельзя было вменять человеку в вину только то, что

он объявил себя Мессией. Однако повод для приговора был  найден.  Подсудимый

произнес  священное  имя  Господне-"Я  есмь".  Но  кто  Он такой? Безвестный

простолюдин, бунтовщик, хулитель Храма, несущий ответ перед  Законом!  И  Он

притязает  на  божественную  власть! Это ли не насмешка над святыми чаяниями

народа?

     -- Итак, Ты -- Сын Божий? -- спросил Кайафа.

     -- Ты сказал.

     Называть Мессию Сыном Божиим  вполне  допускалось,  но  первосвященнику

этих слов было достаточно, чтобы обвинить Иисуса [6].

     Разодрав  одежды,  как  принято  было делать при горестном известии или

кощунстве, Кайафа вскричал в лицемерном ужасе:

     -- Какая нам еще нужда в свидетелях? Вы слышали хулу? Как вам кажется?

     -- Повинен смерти, -- решили члены Синедриона.

     Таким  образом,  приговор  саддукеев  был  подведен  под   параграф   о

святотатцах. Виновного полагалось побивать камнями, но архиерейский Совет не

имел  нрава  казнить  когобы  то  ни было. Оставалось передать Иисуса в руки

Пилата для суда по римским законам.

     Все это время Петр не покидал двора. Но напрасно надеялся он остаться в

тени: слуга, приходивший в Гефсиманию с отрядом, узнал его.

     -- Не Тебя ли я видел в саду с Ним?

     -- Точно ты один из них, -- подтвердили стоявшие рядом, -- и говор твой

обличает тебя: ты ведь галилеянин?

     Безумный страх овладел Симоном. Он  стал  клятвенно  уверять,  что  "не

знает  Человека того". В эту минуту наверху по галерее проводили Иисуса. Его

глаза встретились с  глазами  Кифы.  Стыд  и  боль  пронзили  апостола.  Еле

сдерживая рыдания, он поспешил на улицу...

     Среди людей, ждавших у ворот, был еще один из двенадцати.

     Что пережил он, когда увидел дело своих рук? Все было кончено. Холодная

озлобленность  ренегата  сменилась  неподдельным  отчаянием.  Пусть  Иуда  и

обманулся в своих ожиданиях, но заслужил ли Иисус те мучения,  которые  ждут

Его, заслужил ли смерть?

     Быть  может,  Иуда  втайне ждал, что сторонники освободят Христа или Он

Сам чудом ускользнет от врагов. Но ничего подобного не  произошло.  От  слуг

бывшему  ученику  стал  известен  приговор,  мог он и видеть, как связанного

Учителя повели в резиденцию прокуратора. Не вынеся этого, Иуда отправился  к

тем, кто вручил ему деньги, чтобы вернуть их.

     -- Согрешил  я, предав кровь невинную, -- заявил он. Но в ответ услышал

равнодушные слова:

     -- Какое нам дело? Смотри сам.

     Иуда,  бросив  деньги  в  Храме,  выбежал  вон.  Вскоре,  как  сообщает

евангелист Матфей, он сам вынес себе приговор и сам его исполнил [7].

     Примечания ("ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ")

     [1]  Христос  был  сначала отведен к Анне (Ханану). что явствует из Ин;

однако и в других Евангелиях есть указания на два допроса, из которых второй

был утром в помещении Синедриона. Мф 26, 57-- 68; 27, 1-- 2; Мк 14, 53, 55--

65; 15, 1; Лк 22, 54, 63-- 71; 23, 1; Ин 18, 12-- 14; 19-- 24.

     [2] Рассказ об отречении Петра содержится у всех четырех  евангелистов.

Из  него  можно  заключить, что допрос Кайафы и суд Синедриона происходили в

одном и том же дворце. Мф 26, 69-- 75; Мк 14, 66-- 72; Лк 22,  54--  62;  Ин

18, 15-- 18; 25-- 27.

     [3]  Великий  Синедрион  состоял  из  70 членов. В римскую эпоху он был

целиком во власти саддукеев .(И. Флавий, Арх. XX,  2,  1).  Малый  Синедрион

созывался  в экстренных случаях. Он состоял из 23 человек; см. Санхедрин, 1,

1-- 6.

     [4] Разрушение храма предсказывали многие пророки. В 64 г. некий  Иисус

бен  Ханан  ходил по Иерусалиму, предрекая гибель городу и храму. Прокуратор

допросил его и отпустил (И. Флавий. Война, VI, 5, 2).  Ессеи  также  верили,

что  на  месте  прежнего  Бог  воздвигнет  новый  храм, см. так наз. "Свиток

храма"-- Тексты Кумрана, т. 1, с. 393.

     [5] Очевидно, в словах Христа подразумевается не второе  пришествие,  а

явление Мессии перед миром согласно пророчеству Даниила (7, 13).

     [6]  Ни  один  из  лжемессий той эпохи не предавался иудейскому суду, а

Бар-Кохба (ок. 130 г.) был признан Мессией таким  выдающимся  раввином,  как

Акиба.  В  связи  с  этим  возникает  вопрос: на каком основании был вынесен

приговор Иисусу Христу? Из Евангелия можно заключить, что в преступление Ему

было вменено не просто провозглашение Себя Мессией, а утверждение, что Он --

Сын Божий (Ин 19, 7). Титул этот иудеи могли толковать двояко; как царский и

как указывающий на сверхчеловеческую природу Мессии  (о  библейском  понятии

Сын  Божий  см.  выше).  Первое толкование еще не считалось преступным, но в

глазах Синедриона лжеучитель не мог  претендовать  на  роль  Мессии.  Второе

толкование   могли   легко  изобразить  религиозным  преступлением.  Хотя  в

иудейском праве таких прецедентов не было, Кайафа построил все обвинение  на

словах  Иисуса,  признавшего  Себя  Сыном  Божиим. В обстановке враждебности

этого было достаточно. Следует помнить, что участь Подсудимого  была  решена

заранее  и  утром  14-го нисана имел место не объективный суд, а совершалось

настоящее юридическое убийство.

     [7] Сведения, содержавшиеся  в  Мф  27,  3--  9  и  Деян  1,  16--  20,

согласовать  пока  довольно  трудно. Вероятно, в Новом Завете приведена лишь

молва о конце Иуды, которая ходила по Иерусалиму.

     ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

     СУД ПРОКУРАТОРА

     7 апреля

     Преторию, временную резиденцию Понтия Пилата, опоясывали толстые стены;

внутри же крепость была оборудована с роскошью, подобающей царскому  дворцу.

Там  были  просторные  галереи, покои, богато обставленные залы для приемов.

Дорогая утварь и украшения сохранились еще со времен Ирода  Великого.  Иосиф

Флавий,  видевший ансамбль до его разрушения, в восторженных словах описывал

это детище последнего тирана Иудеи. Теперь здесь останавливаются прокуратор,

когда необходимость вынуждала его покидать Кесарию.

     Утром в пятницу Пилату доложили, что Мятежник, Который с  его  согласия

был  арестован накануне вечером, доставлен под вооруженной охраной. Приказав

сторожить Его в претории, Пилат вызвал  к  себе  обвинителей  и  свидетелей.

Однако  ему  сказали,  что  они не желают войти: быть в доме язычника в день

пасхальных обрядов считалось у иудеев осквернением.  Раздраженный  правитель

вынужден был сам выйти к ним на открытый помост, с которого обычно говорил к

народу.

     У  помоста  стояли  священники и старейшины в сопровождении толпы. Хотя

город был занят приготовлениями к Пасхе, архиереям  удалось  найти  праздных

зевак, чтобы те криками поддерживали их петицию.

     -- Какое  обвинение  вы  выставляете  против этого Человека? -- спросил

Пилат. Когда же он понял, что Назарянин является в их  глазах  проповедником

ложных теорий, он сказал:

     -- Возьмите Его вы и по Закону вашему судите.

     Однако  Ханан  и  Кайафа  были  уже  готовы  к  такому  повороту  дела.

Прокуратору объяснили, что речь идет о политическом преступлении,  поскольку

Иисус  "запрещает  платить  налоги  кесарю  и называет Себя Мессией, Царем".

Пилат  насторожился.  В  том,  что  архиереи  озабочены  престижем  римского

правительства,  не было ничего удивительного. Прожив в Иудее четыре года, он

уже знал, что интересы иерархии совпадали с  интересами  Рима.  Она  боялась

собственного народа. По-видимому, действительно предстоит серьезный процесс.

     Пилат  вернулся  в преторию, чтобы допросить Арестованного. Собравшиеся

напряженно ждали. Минуты шли за минутами.

     Результат допроса  оказался  неожиданным.  Став  на  возвышении,  Пилат

сказал:

     -- Я не нахожу вины в этом Человеке.

     Это  могло  показаться  странным.  Почему  прокуратор,  известный своей

беспощадностью, проявил сегодня столь необычную мягкость?  Что  произошло  в

претории?

     Разговор Пилата с Иисусом не мог остаться тайной. Он шел при свидетелях

-- слугах  и  карауле.  Кто-то из них рассказал о подробностях, которые были

бережно сохранены первым поколением христиан.

     Прежде всего прокуратор задал вопрос:

     -- Ты Царь иудейский?

     -- От себя ли ты это говоришь, -- в свою очередь, спросил Иисус, -- или

другие сказали тебе обо Мне?

     -- Разве я иудей? --  презрительно  заметил  Пилат.  --  Народ  Твой  и

первосвященники предали Тебя мне. Что Ты сделал?

     -- Царство  Мое  не  от  мира сего, -- сказал Иисус. -- Если бы от мира

сего было Царство Мое, служители Мои боролись бы  за  то,  чтобы  Я  не  был

предан иудеям. Теперь же Царство Мое не отсюда.

     Прокуратор  из  всего  этого уловил лишь одно: Подсудимый действительно

претендует на какую-то власть.

     -- Ты все-таки Царь? -- пожелают уточнить он.

     -- Ты говоришь, что Я Царь.

     Это была обычная на Востоке форма утвердительного ответа.  Но  тут  же,

чтобы рассеять заблуждение Пилата, Иисус добавил:

     -- Я  на  то  родился  и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать об

истине. Всякий, кто от истины, слушает Моего голоса.

     Слова Иисуса показались римлянину  лишенными  смысла.  Как  многие  его

соотечественники, Пилат был скептиком.

     -- Что есть истина? -- усмехнулся он.

     Он  решил,  что  имеет дело с Проповедником, Который едва ли опасен для

режима. К тому же прокуратор вовсе не хотел вмешиваться в религиозные распри

и тем более идти на поводу у иерусалимских  интриганов.  Довольно  он  делал

уступок   этим   варварам!  Настал  для  них  случай  убедиться,  что  такое

нелицеприятное  имперское  правосудие.  Его  часто  обвиняли  в   незаконных

расправах.  Так  вот,  теперь  он  будет  безупречен  и  заодно покажет, кто

подлинный хозяин в Иерусалиме...

     Однако архиереи  не  собирались  брать  назад  свои  требования.  Снова

посыпались  обвинения,  приводились  новые  улики.  Они  кричали,  что Иисус

"возбуждает народ, уча по всей Иудее, начав с Галилеи".

     -- Этот Человек из Галилеи? -- спросил Пилат.  У  него  возникла  мысль

если  не  избавиться  от  процесса,  то  хотя  бы  подтвердить свое мнение у

компетентного лица, лучше  знающего  местные  обычаи.  Он  приказал  отвести

Иисуса в Хасмонейский дворец, куда на время Пасхи прибыл тетрарх Галилеи.

     Все эти годы отношения между прокуратором и Антипой были натянутые. Оба

подчинялись  легату  Сирии,  но  Антипа  хотел  бы  видеть себя единственным

хозяином страны. Отсылая Галилеянина к Ироду, правитель Иудеи достигал  двух

целей:  примирялся  с  соперником,  происки которого были для него опасны, и

облегчал себе задачу в запутанном деле.

     Тетрарх был польщен жестом римлянина. Его обрадовала также  возможность

увидеть Назарянина, молва о Котором будила его любопытство и тревогу. Вот Он

наконец  пред  ним,  загадочный  Пророк,  превзошедший, как говорили, самого

Иоанна! Быть может, Он покажет какое-нибудь знамение, чтобы  скрасить  Ироду

скучные дни в Иерусалиме? Но его постигло разочарование. Иисус не ответил ни

на  один  его  вопрос,  и никакого чуда от Него нельзя было добиться. Антипа

сразу потерял к Нему интерес. Обвинения архиереев он  пропустил  мимо  ушей.

Поиздевавшись  со своими воинами над Иисусом, он велел одеть Его в шутовской

царский наряд и отослать обратно к Пилату. Это  был  знак  примирения  между

двумя представителями власти.

     Пилат  пришел  к  выводу,  что  духовенство  просто  из  зависти  мстит

популярному Проповеднику, согласно же римскому закону, осудить Его на смерть

нет оснований. Он опять вышел на помост и, сев в судейское кресло,  объявил:

"Вы  привели ко мне этого Человека, как смущающего народ. И вот я, произведя

расследование в вашем присутствии, не нашел за этим Человеком  никакой  вины

из  тех,  что  вы выставляете против Него. Но не наше и Ирод, ибо он отослал

Его  к  нам.  И  вот  ничего  достойного  смерти  Он  не   совершил.   Итак,

наказав Его, отпущу".

     Он  считал бичевание достаточной мерой устрашения для Человека, Который

Своими словами нарушил общественное спокойствие.

     Архиереи поняли, что  их  план  близок  к  крушению.  Они  стали  шумно

протестовать.  Пилат  же,  надеясь  найти  поддержку  в  толпе,  сказал, что

освободит Иисуса хотя бы ради праздника. В тюрьме ждали казни на кресте  три

бунтовщика,  в  числе  которых  находился некий Иисус Бар-Абба, или Варавва,

узник, хорошо известный в городе  [1].  Обвинители  воспользовались  этим  и

стали требовать, чтобы был отпущен именно он. Подстрекаемая ими толпа начала

выкрикивать  это  имя.  Варавву  в  Иерусалиме не только знали, но и считали

героем, а Иисус был пришлец, имя Которого мало что говорило горожанам.  Даже

когда  Пилат назвал Галилеянина "Царем иудейским", это не повлияло на толпу,

хотевшую избавить Варавву от казни.

     Пилат,  однако,  не  спешил.  Против  собственной  воли   он   проникся

сочувствием  к Обвиняемому. Его желание настоять на своем еще больше окрепло

после того, как жена прислала к  нему  слугу,  прося  за  "Праведника".  Она

уверяла,  что  во сне ей было грозное предостережение о Нем, а римляне, даже

неверующие, придавали большое значение снам. Словом, все сходилось  к  тому,

что Пилату не следует менять своего приговора.

     По  его  приказу  Узник  был  отведен в караульное помещение претории и

отдан в руки палачей. Там собралась вся когорта, вероятно, та самая, которая

участвовала  в  задержании  Иисуса.  Его  привязали  к  столбу  и  подвергли

бичеванию.  В  ход были пущены римские бичи с шипами, которые раздирали тело

до крови. После такой экзекуции человек обычно  находился  в  полуобморочном

состоянии, но солдат это только забавляло.

     У  Пилата  служили  в  основном греки, самаряне и сирийцы, ненавидевшие

иудеев. Пользуясь случаем, эти люди выместили всю свою злобу на  Страдальце.

Затем  один  из воинов накинул на Него свой красный плащ, другой сунул Ему в

руки палку, чтобы Он походил на шутовского царя.  На  голову  Иисуса  надели

импровизированную  "корону",  сплетенную  из терновника. Все это время Он не

проронил ни слова.  Солдаты  же  кланялись  Ему  до  земли  и  кричали:  "Да

здравствует  Царь  иудейский!" Некоторые из них плевали на Иисуса и били Его

палкой по лицу и по голове.

     Пилат думал, что можно ограничиться этим наказанием,  но  пока  длилось

бичевание, архиереи не теряли времени и возбудили толпу до крайности. Сейчас

уже все в один голос требовали, чтобы Назарянин был отдан на распятие вместо

Вараввы.

     Едва на помосте появился Иисус, жестоко избитый, израненный, в кровавом

плаще,  как  над  площадью пронесся крик: "На крест! Распни Его!" -- "Вот Он

перед вами!" --  воскликнул  прокуратор,  пытаясь,  вероятно,  сказать,  что

именно  Он достоин быть освобожденным. Но в ответ слышались вопли: "Варавву!

Отпусти нам Варавву!.."

     Пилат не знал, что и подумать. Он велел снова увести Иисуса.

     -- Какое же зло сделал Он? Возьмите Его вы и распните, ибо я не  нахожу

в Нем вины, -- с досадой сказал он.

     -- У  нас  есть  Закон,  -- ответили книжники, -- и по Закону Он должен

умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим.

     Суеверный страх закрался в  душу  римлянина.  Он  отказывался  понимать

происходящее.

     -- Откуда Ты? -- спросил он Христа, вернувшись в преторию.

     Иисус молчал.

     -- Мне ли не отвечаешь? Разве Ты не знаешь, что я власть имею отпустить

Тебя и власть имею распять Тебя?

     -- Ты  не имел бы надо Мной никакой власти, -- сказал Узник, -- если бы

не было дано тебе свыше. Поэтому тот, кто Меня  предал  тебе,  больший  грех

имеет.

     Эти  слова  понравились  Пилату. Он больше был не намерен торговаться и

ронять свой престиж. Однако,  когда  он  в  последний  раз  занял  судейское

кресло, его ждал неприятный сюрприз.

     Обвинители  выдвинули  новый,  но  самый  веский  аргумент:  Галилеянин

называл Себя Мессией, за это одно Его следует считать бунтовщиком. "Если  ты

Этого  отпустишь,  ты  не  друг кесарю, -- говорили они. -- Всякий, делающий

себя царем, восстает против кесаря".

     Пилат отлично уловил угрозу и понял, что речь идет  о  его  собственном

благополучии.   Зная   строгость   Тиберия,   пристально   наблюдавшего   за

спокойствием провинций, он и без того имел основания  опасаться.  Жалобы  на

его  бесчинства  все  чаще  стали приходить в Рим. Недруги прокуратора могли

использовать этот процесс против него, а  Пилат  отнюдь  не  хотел  лишаться

выгодной  должности и нести ответ перед легатом Сирии или самим императором.

Уже колеблясь, он сделал слабую попытку еще раз повлиять на  чувства  толпы.

Иисус  был  поставлен  на  возвышение Габатту, или Лифостротон, и, указав на

Него, прокуратор воскликнул:

     -- Вот Царь ваш!

     -- Долой, долой! Распни Его! -- завывала чернь.

     -- Распять вашего царя?

     -- Нет у нас царя, кроме Цезаря! -- ответили архиереи.

     Такое верноподданническое заявление не оставило Пилату выбора. В  конце

концов  что  для  него  судьба  какого-то еврейского Пророка, когда на карту

поставлено его, Пилата, благополучие?

     Желая показать, что он действует не по  Закону,  а  в  угоду  просьбам,

прокуратор   велел   принести   воды   и,  как  требовал  восточный  обычай,

демонстративно умыл руки: "Не виновен я в крови Праведника".

     Но люди у помоста по-прежнему бушевали, нисколько  не  смущаясь  жестом

судьи.  "Кровь  Его  на нас и на детях наших!" -- кричали они, давая понять,

что все совершается по их настоянию [2].

     Весть о помиловании Иисуса Вараввы была встречена шумными овациями; и в

них потонули слова приговора,  обращенные  к  Иисусу  Назарянину:  "Ibis  ad

crucem", "Ты будешь распят".

     Осужденный был передан в руки солдат.

     Примечания ("ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ")

     [1]  Варавва  тоже  носил  имя  Иисус,  об этом свидетельствуют древние

манускрипты Мф, на что обратил внимание еще Ориген (На Мф 131). Ин (18,  40)

называет  Варавву  просто  "разбойником",  или  (как в некоторых рукописях),

"предводителем разбойников". Однако Мф и Мк уточняют, что этот  человек  был

осужден   "вместе  с  повстанцами,  которые  во  время  восстания  совершили

убийство" (Мк 15, 7), а Мф (2 ,16) отмечает, что в городе Варрава был "узник

известный". Все это дает право отнести Варавву к  числу  партизан-зелотов  и

понять,  почему  толпа  так  страстно  добивалась  его  освобождения. Обычай

отпускать осужденного в день праздника был, вероятно,  римским.  Ср.  Ливий.

История, V, 13.

     [2]  В  Мишне  подчеркивается, что, если показания свидетеля приводят к

казни обвиняемого, он  тем  самым  "берет  на  себя  кровь  этого  человека"

(Санхедрин, IV, 5).