5. Шторм, и что из этого получилось

Спустя три недели «Рассветный Путник» вышел из гавани Нерроухэвена. На прощанье были сказаны очень торжественные слова, большая толпа собралась посмотреть на их отплытие. Были и крики «ура», и слезы, когда Каспиан обратился в последний раз с речью к жителям Одиноких Островов и обнял на прощанье Герцога и его семью. Когда корабль со все еще лениво висящим пурпурным парусом отошел от берега, и звук труб Каспиана стал слышен слабее^ все замолчали. Затем поднялся ветер. Парус надулся, буксир был отвязан и отправлен назад, первая настоящая волна разбилась о нос «Рассветного Путника», и корабль снова ожил. Матросы, свободные от вахты, спустились вниз, Дриниэн взял на себя первую вахту на корме и повернул корабль на восток, огибая с юга Авру.

Следующие несколько дней были просто чудесны. Каждое утро, просыпаясь, Люси видела, как отблески залитой солнцем воды танцуют на потолке каюты, и ей казалось, что она самая счастливая девочка в мире. Одеваясь, Люси разглядывала симпатичные новые вещи, которые ей подарили на Одиноких Островах: высокие сапоги, ботинки со шнуровкой, плащи, куртки и шарфы. Затем она обычно выходила на палубу и смотрела на море, которое каждое утро становилось все ярче и синее, и вдыхала воздух, теплеющий с каждым днем. А завтрак поглощался с таким аппетитом, какой бывает только на море.

Она проводила довольно много времени, сидя на маленькой скамеечке и играя в шахматы с Рипичипом. Забавно было наблюдать, как он обеими лапками поднимает фигуры, слишком большие для него, и встает на цыпочки, если надо сделать ход ближе к центру доски. Он был хорошим игроком, и когда помнил, что делает, то обычно выигрывал. Но почти все время выигрывала Люси, потому что Мышь делала различные глупости: например, посылала офицера на защиту королевы и туры. Это случалось часто, так как он иногда забывал, что это игра в шахматы, и думал о настоящей битве, заставляя офицера делать то, что он сам, несомненно, сделал бы на его месте. Голова его была полна несбыточных надежд, безнадежных и доблестных атак и сопротивлений до последней капли крови.

Но это приятное времяпровождение продлилось недолго. Настал вечер, когда Люси, лениво наблюдая за длинной бороздой, которую они оставляли в кильватере за кормой, заметила, как на западе с поразительной скоростью возникает громадная стена облаков. Затем в ней образовался разрыв, в который проник желтый закат. Казалось, что все волны позади них принимают необычную форму, море стало похожим на грязное полотно. Похолодало. Корабль, казалось, двигался беспокойно, как будто чувствуя позади опасность. Парус то висел без движения плоским мешком, то резко надувался. Пока Люси смотрела на все это и удивлялась мрачным нотам, появившимся даже в шуме ветра, Дриниэн закричал: «Все на палубу!» И началась всеобщая суматоха. Закрывались люки, погас огонь в камбузе, матросы взбирались на реи, чтобы подтянуть рифы на парусе. Прежде, чем закончились приготовления, шторм налетел на них, Люси показалось, что в море прямо перед носом их корабля разверзлась бездна, и они ринулись в нее. Огромный серый водяной вал, выше мачты, вздыбился навстречу им. Казалось, что это неминуемая гибель, однако они взлетели на гребень волны. Затем корабль как будто повернулся вокруг своей оси. На палубу обрушился настоящий водопад, полуют и бак оказались двумя островами, между которыми свирепствовало море. Наверху матросы ползали вдоль рей, отчаянно пытаясь поймать парус. Порвавшийся канат выпирал на ветру вбок, прямо и неподвижно как кочерга.

— Идите вниз, мэм! — завопил Дриниэн. И Люси, зная, что сухопутные крысы только мешают команде, подчинилась. Это было непросто сделать. «Рассветный Путник» сильно накренился вправо, палуба стала похожа на скат крыши дома, Люси пришлось доползти по кругу до вершины лесенки, держась за перила, переждать, пока наверх взберутся двое матросов, а затем уж кое-как спускаться.

Хорошо еще, что она крепко держалась, так как у последней ступеньки лестницы через палубу с ревом перехлестнула еще одна волна, окатив Люси до плеч. Она и так уже почти насквозь промокла от брызг и дождя, но этот душ оказался холоднее. Она кинулась к своей каюте и вбежала туда, захлопнув за собой дверь. Там Люси могла хотя бы не видеть, как корабль стремглав несется во тьму. Но страшное смешение скрипов, стонов, стуков, лязга, рева и грохота, доносившегося сверху, здесь, внизу, пугало еще больше, чем на полуюте.

Шторм продолжался и на следующий день, и через день. Он длился так долго, что никто уже не мог вспомнить, когда он начался, казалось, он был всегда. У руля постоянно находилось трое, и всем хватало дела, чтобы поддерживать хотя бы некое подобие курса. У насоса тоже постоянно должен был кто-нибудь находиться. Никто не мог отдохнуть, ничего нельзя было ни сварить, ни просушить, один матрос свалился за борт и погиб, и ни разу за все эти дни они не видели солнца.

Когда все кончилось, Юстас сделал следующую запись в дневнике:

«3-е сентября. За целую вечность первый день, когда я в состоянии писать. Ураган гнал нас тридцать дней и ночей. Я это знаю точно, потому что я считал, хотя все остальные говорят, что только двенадцать. Очень приятно очутиться в опасном путешествии вместе с людьми, которые даже правильно считать не умеют! Все это время я чувствовал себя совершенно отвратительно: час за часом нас кидало на огромных волнах, я постоянно был промокшим до нитки, и они даже не пытались нас кормить. Можно и не говорить, что здесь нет ни телеграфа, ни ракет, следовательно никакой возможности подать кому-нибудь сигнал с просьбой о помощи. Все это доказывает справедливость того, что я им твердил: ведь это просто сумасшествие — пускаться в путь на такой гнилой лодчонке. Даже если бы я был здесь в обществе приличных людей, это все равно было бы достаточно неприятно, не говоря об этих сущих дьяволах в человечьем облике. Каспиан и Эдмунд ужасно грубо обращаются со мной. В ту ночь, когда мы потеряли мачту, теперь остался только обрубок, несмотря на то, что я чувствовал себя скверно, они заставили меня вылезти на палубу и вкалывать, как раба. Люси подлила масла в огонь, заявив, что Рипичип очень хотел пойти поработать, только он слишком мал. Удивляюсь, неужели она не видит, что эта маленькая скотина делает все только из хвастовства. Даже в ее возрасте должно хватать здравого смысла, чтобы понять это. Сегодня эта проклятая лодка наконец-то обрела устойчивость, вышло солнце, и мы все долго и нудно обсуждали, что будем делать. Запасов еды, в основном отвратительной, у нас хватит на шестнадцать дней. (Птицу всю смыло за борт. Даже если бы не смыло, все равно она перестала нестись от шторма.) Настоящая беда с водой. В двух бочках в суматохе, похоже, пробили дырки, и они пусты (снова Нарнианская сноровка). С уменьшением порций — каждому по полпинты в день, нам хватит воды на двенадцать дней. Есть еще большие запасы вина и рома, но даже эти кретины понимают, что от этого еще больше пить захочется.

Конечно, будь это возможно, самым разумным было бы тут же повернуть на запад и плыть к Одиноким Островам. Но чтобы добраться сюда, нам потребовалось восемнадцать дней, причем мы неслись, как сумасшедшие, шторм подгонял нас. Даже, если бы дул восточный ветер, нам потребовалось бы больше дней на возвращение. А сейчас нет никаких признаков восточного ветра, нет вообще никакого ветра. Если же грести назад, то это займет слишком много времени, и Каспиан говорит, для того, чтобы грести, матросам нужно больше, чем полпинты воды в день. Я совершенно уверен, что это не так. Я пытался объяснить, что на самом деле пот охлаждает людей, так что, если бы они гребли, им потребовалось бы меньше воды. Он не обратил никакого внимания на мои слова, как всегда делает, когда не знает, что ответить. Все остальные за то, чтобы продолжать плавание в надежде найти землю. Я счел своим долгом указать им, что мы не знаем, есть ли впереди земля, и попытался заставить их понять, как опасно принимать желаемое за действительное. Вместо того, чтобы выработать лучший план, они имели наглость спросить меня, что я им могу предложить. Тогда я холодно и спокойно объяснил им, что меня похитили и увезли в это идиотское путешествие без моего согласия, и вряд ли это мое дело — вытаскивать их из этой неприятности.

4-е сентября. Море спокойно. На обед дали маленькие порции, а мне — меньше всех. Каспиан себе очень ловко подкладывает, и думает, что я не вижу! Люси почему-то предложила отдать мне часть своей порции, но этот вечно во все вмешивающийся тупица Эдмунд ей не позволил. Довольно жарко. Весь вечер ужасно хочется пить.

5-е сентября. Море по-прежнему спокойно. Ужасно жарко. Очень плохо чувствовал себя весь день. Уверен, что у меня температура. Конечно же, взять на борт термометр у них ума не хватило.

6-е сентября. Ужасный день. Проснулся ночью, зная, что меня лихорадит, и что я должен выпить воды. Любой доктор сказал бы это. Видит Бог, что никогда не стараюсь получить преимуществ перед другими несправедливым образом, но я и помыслить не мог, что это ограничение выдачи воды будет применяться к больному человеку. Я бы, конечно, разбудил остальных и попросил бы у них воды, да только я подумал, что это слишком эгоистично — будить их. Так что я просто встал, взял свою чашку и на цыпочках вышел из этой Черной Дыры, в которой мы спим, очень стараясь не потревожить Каспиана и Эдмунда: ведь они так плохо спали все ночи с того дня, когда началась жара и стали выдаваться малые порции воды. Я всегда считаюсь с другими, независимо от того, как они ко мне относятся. Я спокойно вышел в большую комнату, если это можно назвать комнатой, туда, где скамейки для гребли и багаж. Резервуар с водой находится тут же. Все шло прекрасно, но не успел я набрать и чашки воды, как меня поймали, и кто же, вы думаете? Этот маленький шпион, Рип. Я попытался объяснить ему, что хотел выйти на палубу подышать воздухом, история с водой его совершенно не касалась, а он спросил меня, зачем мне чашка. Он поднял такой шум, что проснулся весь корабль. Они просто возмутительно обошлись со мной. Я спросил, как, думаю, должен был бы сделать каждый, что Рипичип посреди ночи делал возле бочки с водой. Он ответил, что, так как он слишком мал, чтобы делать что-нибудь полезное на палубе, то он каждую ночь стоит в карауле, охраняя воду, чтобы кто-то мог поспать в это время. И опять проявилась их проклятая несправедливость: они все поверили ему. Представляете, ну что тут можно поделать?

Мне пришлось извиниться, иначе эта маленькая опасная скотина опять налетела бы на меня со своей шпагой. А затем Каспиан показал нам свою подлинную сущность тирана, громко заявив во всеуслышание, что в дальнейшем всякий, кто будет застигнут за «кражей» воды получит «две дюжины». Я не знал, что это означает, пока Эдмунд не объяснил мне. Это встречается в тех книжках, которые читают Пэвенси.

После этой трусливой угрозы Каспиан сменил тон и стал более снисходителен. Сказал, что ему очень жаль меня, и что всех тоже лихорадит, но что мы должны мужественно переносить это и т.п. и т.д. Отвратительный заносчивый тупица. Сегодня я весь день оставался в постели.

7-е сентября. Сегодня подул небольшой ветер, но по-прежнему с запада. Продвинулись на несколько миль на восток с помощью паруса, установленного на том, что Дриниэн называет аварийной мачтой — это означает бушприт, поставленный вертикально и привязанный, как они говорят, принайтовленный к обломку настоящей мачты. По-прежнему ужасно хочется пить.

8-е сентября. Все еще плывем на восток. Теперь я целыми днями лежу на своей койке и не вижу никого, кроме Люси, пока эти двое дьяволов не приходят спать. Люси немножко дает мне из своей порции воды. Она говорит, что девочки не так сильно хотят пить, как мальчики. Я часто думал, что это не так, но на море это должно бы быть более широко известно.

9-е сентября. Видна земля: очень высокая гора далеко на юго-востоке.

10-е сентября. Гора стала больше и видна более ясно, но она все еще далеко. Сегодня впервые, с бог знает какого времени, появились чайки.

11-е сентября. Поймали какую-то рыбу и ели ее на обед. Около семи часов вечера бросили якорь на глубине трех саженей в заливе этого горного острова. Этот идиот Каспиан не пустил нас на берег, потому что становилось темно, и он боялся туземцев и диких зверей. Сегодня вечером дали по дополнительной порции воды.»

То, что ожидало их на этом острове, касалось Юстаса более, нежели кого-либо другого, но эти события нельзя пересказать его словами, ибо после 11 сентября он надолго перестал вести свой дневник.

Утром небо было серым и низким, но стояла сильная жара. Путешественники увидели, что находятся в заливе, со всех сторон окруженном утесами и скалами и похожем на норвежский фьорд. Впереди, в глубине бухты, был виден ровный берег, густо поросший деревьями, похожими на кедры, между которыми протекал быстрый поток. За рощей был крутой подъем, заканчивающийся каменным гребнем с острыми выступами, а за ним смутно виднелись темные горы, вершины которых прятались за тусклыми облаками. Утесы по обеим сторонам залива были исполосованы белыми линиями. Все знали, что это водопады, хотя на таком расстоянии не было видно их движения и не было слышно шума. Было тихо, и вода залива казалась гладкой, как зеркало, она отражала каждый камушек на утесах. На картине этот пейзаж, пожалуй, выглядел бы красиво, но в реальной жизни зрелище было удручающим. Эта страна не приветствовала гостей.

Команда корабля отправилась на берег в двух лодках, все пили воду и вдоволь плескались в речке. Затем хорошо поели и отдохнули перед тем, как Каспиан послал четверых обратно охранять корабль. После этого началась обычная работа. Предстояло многое сделать. Надо было свезти на берег бочки, заделать, если возможно, дырявые и снова наполнить их водой, надо было свалить дерево, если удастся, сосну, и сделать из нее новую мачту, необходимо было починить паруса. Требовалось послать на охоту несколько человек набить дичи, какая может водиться в этом краю, надо было постирать и починить одежду и исправить на борту корабля бесчисленные мелкие поломки. Теперь в «Рассветном Путнике» — и тем яснее это стало видно, когда они оказались на некотором расстоянии от него — было трудно признать гордый корабль, покинувший гавань Нерроухэвена. Он выглядел поврежденным, потерявшим цвет старым кораблем, который легко принять за обломок кораблекрушения. Его офицеры и команда были не лучше — худые, бледные, в лохмотьях, с красными от недосыпания глазами.

Юстас лежал под деревом и слушал обсуждение всех этих планов. Сердце его упало. Неужели не удастся отдохнуть? Похоже было на то, что первый их день на долгожданной суше будет полон такой же тяжелой работой, как и в море. Затем ему в голову пришла восхитительная идея. Никто не смотрел на него — все кудахтали по поводу корабля так, словно им действительно нравилась эта ужасная посудина. Почему бы ему просто не ускользнуть прочь? Он прогуляется вглубь острова, найдет наверху в горах прохладное местечко, продуваемое ветерком, хорошенько выспится и присоединится к остальным только после того, как закончится дневная работа. Он чувствовал, что ему это будет полезно. Но он постарается не потерять из виду залив и корабль, чтобы не заблудиться. Ему бы не хотелось остаться в одиночестве в этих краях.

Юстас тут же принялся осуществлять свой план. Он тихо поднялся со своего места и направился под деревья, стараясь идти медленно, с бесцельным видом, так, что если бы кто-нибудь увидел его, то подумал бы, что он всего лишь разминает ноги. Он очень удивился тому, как быстро затих после него шум разговора, и каким тихим и теплым оказался темно-зеленый лес. Вскоре он понял, что может идти более быстро и уверенно.

Так он вскоре вышел из леса и увидел перед собой крутой склон горы. Трава была сухой и скользкой, но по ней вполне можно было передвигаться, хотя бы на четвереньках, и, хотя Юстас пыхтел и поминутно вытирал пот со лба, он все же упорно тащился вперед. Это, кстати, показывало, что перемены в жизни принесли ему некоторую пользу, хотя сам он об этом и не подозревал: прежний Юстас, Юстас Гарольда и Альберты, прекратил бы подъем через десять минут.

Медленно, с несколькими передышками, добрался он до гребня. он думал, что оттуда сможет заглянуть вглубь острова, но облака спустились ниже и были теперь ближе к нему, а навстречу поднималась густая пелена тумана. Он сел и оглянулся. Он был теперь так высоко, что залив под ним казался совсем крошечным; море было видно на мили вокруг. Затем на него нахлынул горный туман, густой, но не холодный; он прилег и стал вертеться с боку на бок, стараясь найти наиболее удобное положение, чтобы насладиться отдыхом.

Однако наслаждался он недолго. Чуть ли не впервые в жизни он почувствовал себя одиноко. Это чувство росло постепенно. Но затем он начал беспокоиться о том, сколько времени прошло. Ниоткуда не доносилось ни единого звука. Внезапно ему пришло в голову, что он мог пролежать так многие часы. Вдруг остальные уже уплыли! Вдруг они специально дали ему уйти, просто, чтобы бросить его здесь! Он в панике вскочил и начал быстро спускаться.

Вначале Юстас слишком заторопился, поскользнулся на влажной траве и проехал вниз несколько футов. Затем он решил, что это завело его слишком далеко влево, А когда он поднимался, то видел пропасти в той стороне. Тогда он снова полез наверх, насколько он мог судить, приблизительно в то место, где был вначале, и снова начал спуск, держась правой стороны. После этого, казалось дела пошли лучше. Он продвигался очень осторожно, так как видел не дальше ярда впереди себя, а вокруг него по-прежнему стояла полная тишина. Исключительно неприятное ощущение, когда приходится передвигаться с осторожностью, а голос вокруг тебя постоянно твердит: «Поторапливайся, поторапливайся». С каждой минутой ужасная мысль о том, что его бросили, становилась все назойливее. Если бы он хоть немного понимал Каспиана и Пэвенси, он бы конечно догадался, что нет ни малейшей вероятности того, что они способны так поступить. Но он убедил себя, что все они — сущие дьяволы в человеческом облике.

— Наконец-то! — воскликнул Юстас, соскользнув вниз по горке рассыпающихся камней, так называемому оползню, и обнаружив, что стоит на ровной почве. — Ну, и где же теперь эти деревья? Впереди действительно что-то темнеет. Ага, кажется туман рассеивается.

Туман и впрямь рассеивался. Свет с каждой секундой усиливался, и Юстас заморгал. Туман исчез. Юстас находился в совершенно незнакомой долине, а моря нигде не было видно.

6. Приключения Юстаса

В это время остальные уже умывались в речке, собираясь пообедать и отдохнуть. Трое лучших стрелков отправились в горы, к северу от залива, и возвратились вскоре с тушами двух горных козлов, которые теперь поджаривались на огне. Каспиан приказал выгрузить на берег бочку с вином из Аркенлэнда. Одной бочки должно было хватить на всех: это вино было таким крепким, что приходилось его разбавлять водой. Пока что работа продвигалась хорошо, и за обедом было весело. Положив себе вторую порцию козлятины, Эдмунд вдруг воскликнул: «А куда запропастился этот несчастный Юстас?»

Юстас же тем временем озирался в незнакомой долине. Она была такой узкой и глубокой, а окружающие ее склоны — такими отвесными, что она походила на гигантскую трещину. Дно долины поросло травой, из которой выглядывали камни. Кое-где Юстас заметил черные выгоревшие пятна, похожие на те, что в жаркое лето можно видеть по краям железнодорожной насыпи. Примерно в пятнадцати ярдах от него виднелась чистая гладь озера. Больше в долине не было видно ничего: ни животного, ни птицы, ни насекомого. Солнце палило нещадно, и угрюмые горные пики заглядывали через край долины.

Юстас, конечно же, понял, что в тумане спустился с гребня горы не по тому склону. Он сразу же повернулся посмотреть, как ему взобраться назад, но, взглянув наверх, задрожал. Очевидно, лишь удивительное везение помогло ему найти единственно возможный путь вниз — длинную зеленую полоску земли, ужасно крутую и узкую, по обеим сторонам которой зияли пропасти. Другой дорогой подняться наверх было невозможно. Но сможет ли он вернуться ею теперь, когда увидел, что это за путь? От одной мысли об этом у него начала кружиться голова.

Он снова повернулся, подумав, что в любом случае ему лучше сперва хорошенько напиться из пруда. Но прежде, чем он успел сделать шаг в долину, позади него послышался какой-то шум. Это было всего лишь шуршание, но оно казалось очень громким во всепоглощающей тишине долины. На мгновение Юстас застыл на месте. Затем он осторожно повернул голову и посмотрел.

У подножия утеса, слева от Юстаса, была небольшая темная дыра — возможно вход в пещеру. И из нее поднимались две тонкие струйки дыма. Камни, лежавшие перед этой дырой дрожали так, как будто в темноте за ними ползло что-то большое и тяжелое. Именно этот шум и услышал Юстас.

А что-то и впрямь ползло. Даже хуже: что-то выползало оттуда. Эдмунд или Люси, или вы сразу же бы узнали это существо, но Юстас не читал книжек, в которых было бы написано о подобных вещах. Более того, раньше он даже представить себе не мог то, что показалось из пещеры — длинная морда свинцового цвета с тусклыми красными глазами; ни перьев, ни шерсти на длинном волочащемся по земле гибком теле; лапы, суставы которых возвышались, как у паука, над спиной; ужасные когти, крылья, как у летучей мыши, скрежещущие по камням; хвост длиной с милю. А из двух ноздрей поднимались струйки дыма. Юстасу и в голову не пришло, что это дракон. Да если бы даже и пришло, лучше бы ему от этого не стало.

Однако, если бы он хоть что-нибудь слышал о драконах, возможно, он слегка бы удивился поведению этого. Дракон не стал хлопать крыльями, отряхиваясь, не извергал реку пламени из пасти. Дым от его ноздрей походил на дым от костра, который скоро угаснет. Дракон, похоже, и не заметил Юстаса. Выбравшись наконец из пещеры, он очень медленно пополз к пруду — медленно, с частыми остановками. Даже Юстас, несмотря на свой страх, почувствовал, что это очень старое, полное печали создание. Он раздумывал, не стоит ли ему стремительно рвануться наверх. Однако дракон мог бы обернуться на шум и ожить. Может, он только прикидывался. В любом случае, какой смысл пытаться лезть наверх, чтобы убежать от существа, которое умеет летать?

Дракон добрался до озера, опустил на гальку свой ужасный чешуйчатый подбородок и потянулся к воде, однако, не успев напиться, он издал хриплый пронзительный крик и, забившись в судорогах, перевернулся на бок, и застыл, подняв в воздух когтистую лапу. Из его широко открытой пасти вылилась небольшая лужица темной крови. Дым, шедший из ноздрей, на мгновение почернел, а затем его унесло прочь налетевшим ветерком. Больше дыма не было.

Юстас еще долго не смел двинуться с места. Может, эта скотина притворилась, заманивая таким образом путешественников на верную гибель. Однако, ждать вечно было невозможно. Он сделал шаг к дракону, затем два шага и снова остановился. Дракон оставался недвижим; Юстас заметил также, что красный огонь в его глазах угас. Наконец, он подошел к нему — только теперь он был совершенно уверен, что дракон мертв. Он с дрожью дотронулся до него: ничего не произошло.

Облегчение было так велико, что Юстас чуть не рассмеялся вслух. Он почувствовал себя так, как будто сразился с драконом и убил его, а не просто наблюдал его смерть. Он перешагнул через дракона и подошел к озеру, чтобы наконец напиться, так как жара становилась нестерпимой. Юстас не удивился, когда услышал раскаты грома. Почти сразу же солнце исчезло, и, когда он заканчивал пить, начали падать большие капли дождя.

Климат этого острова был очень неприятен. Меньше, чем за минуту Юстас вымок до нитки и был почти ослеплен дождем, таким сильным, какого никогда не бывает в Европе. Бесполезно было пытаться выбраться из долины, пока шел этот дождь. И Юстас стремглав бросился к единственному убежищу, находившемуся в пределах видимости — к пещере дракона. Там он прилег и постарался отдышаться.

Большинство из нас, конечно, знает, что можно обнаружить в логове дракона, но, как я уже говорил раньше, Юстас читал только неправильные книжки. В них много говорилось об экспорте и импорте, правительствах и мелиорации, но с драконами там было туго. Вот почему он так удивился, когда прилег. Неровности пола в пещере были слишком колючими для камней и слишком твердыми для шипов, а вокруг было как будто много больших круглых или плоских предметов, так что, когда он ворочался, все это звенело. У входа в пещеру было достаточно светло, чтобы все это рассмотреть. И, конечно же, Юстас посмотрел и обнаружил то, о чем любой из нас мог бы предупредить его заранее — сокровища. Там были короны, они-то и являлись колючими предметами, монеты, кольца, браслеты, слитки, кубки, блюда и драгоценные камни.

Юстас, в отличие от других мальчиков, никогда не интересовался сокровищами, но тут же понял, какую из них можно извлечь выгоду в этом новом для него мире, куда он так по-дурацки провалился через картину в спальне Люси.

— Здесь нет налогов, — подумал он, — и не надо сдавать клад государству. Взяв что-нибудь из этих предметов, я смогу очень прилично провести время, возможно, в Калормэне. Это здесь, похоже, самая приличная страна. Интересно, сколько же я смогу унести? Вот этот браслет, возможно, камни в нем настоящие брильянты, я надену себе на запястье. Нет, так он слишком велик, а вот так, если надеть его выше локтя, то в самый раз. Теперь я наполню карманы брильянтами: их проще унести, чем золото. Интересно, когда же прекратится этот чертов дождь?

Потом залез в наименее колючую часть кучи, где в основном были монеты, и уселся ждать. Однако после сильного испуга, в особенности следующего за прогулкой по горам, чувствуешь себя очень усталым. И Юстас заснул.

В то время, когда он спал крепким сном и храпел, остальные закончили обедать и стали уже всерьез беспокоиться о нем. Они кричали:

— Юстас! Юстас! Ау! — до тех пор, пока не охрипли, а Каспиан трубил в рог.

— Его нет поблизости, иначе он услышал бы нас, — сказала Люси, сильно побледнев.

— Черт бы побрал этого типа! — воскликнул Эдмунд. — Зачем это понадобилось ему ускользать украдкой?

— Но мы же должны что-нибудь сделать, — говорила Люси. — Он мог потеряться, свалиться в яму или попасть в плен к дикарям.

— Или его могли разорвать дикие звери, — добавил Дриниэн.

— А, по-моему, если так, то мы легко отделались, — пробормотал Ринс.

— Мастер Ринс, — заявил Рипичип, — никогда Вы еще не вымолвили слова, которое не шло бы Вам так. Это существо не является моим другом, однако в нем течет та же кровь, что и в Королеве, и, пока он находится среди нас, дело нашей чести — найти его и отомстить за него, если он мертв.

— Конечно, мы должны найти его, если сможем, — устало промолвил Каспиан. — Это-то и есть самое неприятное. Это означает поиски и бесконечные проблемы. Проклятый Юстас.

Юстас же тем временем спал и спал. Разбудила его боль в руке. В пещеру падал лунный свет и ложе из сокровищ, казалось, стало более удобным и впрямь, он его почти не чувствовал. Вначале боль в руке озадачила его, но затем ему пришло в голову, что браслет, который он надел на руку выше локтя, стал как-то страшно туговат. Наверное, рука распухла, пока он спал, это была его левая рука.

Он шевельнул правой рукой, намереваясь потрогать ею левую, но, не приподняв ее даже и на дюйм, в ужасе застыл, закусив губу. Прямо перед собой, чуть-чуть правее, там, где лунный свет лежал на полу пещеры, он заметил движение отвратительной тени. Он знал эту тень, то была лапа дракона. Она шевельнулась, когда он пошевелил рукой, и остановилась, как только застыл и он.

— О, каким же я оказался идиотом, — подумал Юстас. — Конечно же, у этой скотины была пара, и сейчас этот второй дракон лежит рядом со мной.

В течение нескольких минут он не смел пошевелить ни единой мышцей. Прямо перед его глазами поднимались два тоненьких столбика дыма, черные на фоне лунного света, точно такие же, как дым, выходивший из носа первого дракона перед тем, как тот умер. Это настолько испугало Юстаса, что он затаил дыхание. Дым прекратился. Когда он уже больше не мог не дышать, он осторожно выпустил воздух, тут же снова появились струйки дыма. Однако, даже и теперь он не подозревал о том, что произошло на самом деле.

Тогда он решил, что, очень осторожно продвигаясь влево, постарается выползти из пещеры. Возможно, дракон спал — в любом случае это был его единственный шанс. Естественно, прежде, чем двинуться влево, он посмотрел в ту сторону. О ужас! и там тоже была драконья лапа.

Никто не сможет упрекнуть Юстаса в том, что в эту минуту он расплакался. Но когда он увидел свои слезы, падающие на сокровища, то страшно удивился их размеру. Кроме того, они казались странно горячими: от них поднимался пар.

Однако, плакать было бесполезно. Он должен попытаться выползти, лежа между двумя драконами. Он осторожно вытянул правую руку. Лапа правого дракона в точности повторила это движение. Затем он решил, что проверит, что происходит с левой стороны. Лапа левого дракона тоже задвигалась.

Двое драконов, по одному с каждой стороны, подражающих любому его движению! Нервы Юстаса не выдержали, и он попросту рванулся к выходу.

Когда он пулей вылетел из пещеры, был слышен такой грохот и скрежетание, звон золота и скрип камней, что он решил: оба дракона гонятся за ним. Однако оглянуться он не осмелился и нагнулся к озеру. Искривленной тени мертвого дракона, лежащего под луной, было бы достаточно, чтобы напугать кого угодно, но сейчас Юстас даже не заметил ее. Мысль его заключалась в том, чтобы залезть в воду...

Однако, как раз в этот момент, когда он добрался до края озера случилось вот что. Прежде всего, как ударом грома, его поразило то обстоятельство, что бежал он на четвереньках, а зачем, ради всего святого, ему было это делать? И, во-вторых, когда он нагнулся к воде, то на секунду ему показалось, что из озера на него смотрит еще один дракон. Однако, он тут же все понял. Драконья морда в озере была его собственным отражением. В этом не было ни малейшего сомнения. Когда он шевелился, шевелился и дракон, когда он открывал и закрывал рот, тоже самое делал и дракон.

Он превратился в дракона, пока спал.

Заснув на драконьих сокровищах с жадными, драконьими мыслями в душе, он и сам стал драконом.

Это объясняло все. Не было никаких двух драконов рядом с ним в пещере. Лапы справа и слева от него были его собственными правой и левой лапами. Два столбика дыма выходили из его собственных ноздрей. Что же касается боли в левой руке, вернее, в том, что когда-то было его левой рукой, то теперь, скосив левый глаз, он смог увидеть, что с ней случилось. Браслет, очень хорошо сидевший на руке мальчика, был слишком мал для толстой, короткой передней лапы дракона. Он глубоко погрузился в его чешуйчатую плоть, и с каждой его стороны образовалось по пульсирующему бугру. Юстас попытался сорвать браслет своими драконьими зубами, но не смог этого сделать.

Несмотря на боль, первым его чувством было облегчение. Больше нечего было бояться. Теперь он сам мог вселять ужас, и никто в мире, кроме рыцаря, и то, далеко не всякого, не посмел бы напасть на него. Теперь он сможет посчитаться с Каспианом и Эдмундом.

Однако, как только эта мысль пришла ему в голову, он понял, что вовсе не хочет этого. Он хотел иметь друзей. Он хотел возвратиться к людям, говорить, смеяться, разделять их приключения. Он осознал, что превратился в чудовище, отделенное от всей человеческой породы. Ужасающее одиночество нахлынуло на него. Он начал понимать, что другие в действительности вовсе не были ему врагами. Он задумался над тем, был ли он сам всегда таким приятным попутчиком, как раньше полагал. Ему не хватало голосов друзей. Теперь он был бы счастлив услышать доброе слово даже от Рипичипа.

Подумав об этом, несчастный дракон, который когда-то был Юстасом, возвысил свой голос и зарыдал. Могучий дракон, плачущий навзрыд под луной в пустынной долине — такое зрелище и звуки трудно вообразить даже нам с вами.

Наконец, он решил, что попробует найти обратную дорогу на берег. Теперь он понимал, что Каспиан никогда бы не уплыл прочь, бросив его на произвол судьбы. И он был уверен, что тем или иным способом сможет объяснить людям, кто он такой.

Он хорошенько напился, а затем (я понимаю, что это звучит отвратительно, но на самом деле, если как следует подумать, то ничего ужасного здесь нет) съел почти целиком мертвого дракона. Прежде, чем он осознал, что делает, он успел съесть уже половину, потому что, понимаете ли, хотя разум его и оставался разумом Юстаса, вкусы и пищеварение у него стали драконьими. А драконы больше всего на свете любят свежую драконятину. Именно поэтому вы так редко можете встретить двух драконов в одной и той стране.

Насытившись, Юстас развернулся, чтобы попытаться вылезти наверх из долины. Подъем он начал с прыжка и уже подпрыгнув, обнаружил, что летит. Он совершенно забыл о своих крыльях, и это было большой неожиданностью для него — первой приятной неожиданностью за долгое время. Он поднялся высоко в воздух и увидел под собой спящие в лунном свете горные вершины. Теперь он мог видеть и залив, похожий на серебряную плиту, и стоящего на якоре «Рассветного Путника», и костры, мерцающие в лесах неподалеку от песчаного берега. Скользя по воздуху, он устремился к ним вниз с большой высоты на едином дыхании.

Тем временем Люси спала очень крепко: ведь она в надежде услышать добрые вести, не ложилась до возвращения ушедших на поиски Юстаса. Поиски возглавлял Каспиан; все вернулись очень поздно, усталые. Новости были неутешительными. Они не нашли никаких следов Юстаса, но зато видели мертвого дракона в долине. Они старались не падать духом, и каждый уверял всех остальных, что вряд ли здесь еще водятся драконы, и что тот, который был мертв в три часа пополудни, именно тогда они его видели, едва ли стал бы убивать людей всего лишь за несколько часов до смерти.

— Если только он не съел это маленькое отродье и не помер от этого: им кто угодно отравится, — сказал Ринс. Но он пробормотал это себе под нос, и никто его не услышал.

Однако, позже ночью, Люси очень тихо разбудили. Она обнаружила, что вся компания собралась вместе и переговаривается шепотом.

— Что случилось? — спросила Люси.

— Мы все должны сохранять спокойствие, — говорил Каспиан. — Только что над верхушками деревьев пролетел дракон и приземлился на берегу. Да, боюсь, что он между нами и кораблем. А стрелы бесполезны против драконов, и они вовсе не боятся огня.

— С позволения Вашего Величества... — начал Рипичип.

— Нет, Рипичип, — очень твердо сказал Король, — ты не будешь рваться на поединок с ним. И если ты не пообещаешь мне повиноваться в этом, то я прикажу тебя связать. Мы должны просто выставить часовых и, как только рассветет, спуститься на берег и биться с ним. Я поведу вас. Справа от меня будет Король Эдмунд, слева — Лорд Дриниэн. Никаких других приготовлений не надо. Через пару часов будет светло. Пусть через час нам подадут еду и то, что осталось от вина. И пусть все делается бесшумно.

— Может, он улетит, — с надеждой сказала Люси.

— Если он улетит, будет только хуже, — ответил Эдмунд, — потому что тогда мы не будем знать, где он. Если в комнате есть оса, я предпочитаю видеть ее.

Остаток ночи прошел ужасно, и, когда подали еду, многие, хотя и знали, что поесть надо, обнаружили полное отсутствие аппетита. Казалось, время тянулось бесконечно, пока сумрак не начал рассеиваться, и не зачирикали птицы тут и там. Стало более холодно и влажно, чем ночью, и тогда Каспиан сказал: «Теперь пора, друзья».

Они поднялись, все с обнаженными мечами, и образовали тесную группу, в середине которой была Люси с Рипичипом на плече. Это было лучше, чем просто ожидание, и в эту минуту каждый с большим, чем обычно, вниманием относился к остальным. Через пару секунд они двинулись. Когда они подошли к опушке леса, стало светлее. И там, на песке, как гигантская ящерица или крокодил, или змея с лапами, лежал дракон, огромный, ужасный, горбатый.

Однако, увидев их, он, вместо того, чтобы подняться и извергать пламя и дым, стал отступать, можно даже сказать, заковылял назад, на мелководье залива.

— Чего он так качает головой? — спросил Эдмунд.

— А теперь он кивает нам, — сказал Каспиан.

— И что-то выходит из его глаз, — добавил Дриниэн.

— Ой, ну неужели вы не видите, — воскликнула Люси. — Он плачет. Это слезы.

— Я бы не стал доверять этому, мэм, — сказал Дриниэн. — Именно так и поступают крокодилы, если хотят застигнуть кого-нибудь врасплох.

— Он покачал головой, когда Вы сказали это, — заметил Эдмунд. — Как будто хочет сказать «нет». Смотрите, вон он опять отходит.

— Ты думаешь, он понимает, о чем мы говорим? — спросила Люси.

Дракон отчаянно закивал головой.

Рипичип соскользнул с плеча Люси и выступил вперед.

— Дракон кивнул.

— Вы можете говорить?

Дракон покачал головой.

— Тогда, — сказал Рипичип, — бесполезно спрашивать Вас, что Вам здесь надо. Но если Вы готовы поклясться в дружбе с нами, поднимите над головой левую переднюю лапу. Дракон сделал это, но неуклюже, так как лапа болела и распухла из-за золотого браслета.

— Ой, смотрите, — воскликнула Люси. — У него что-то не в порядке с лапой. Бедняжка, — видимо, поэтому он и плачет. Может, он пришел к нам, чтобы мы его вылечили, как в истории про Андроклов и льва.

— Будь осторожна, Люси, — сказал Каспиан. — Это очень умный дракон, но он может лгать.

Однако Люси уже выбежала вперед, за ней Рипичип, так быстро, как только несли его короткие лапки, и тогда, конечно, пришлось подойти к дракону и мальчикам с Дриниэном.

— Покажи мне свою лапу, — сказала Люси. — Может быть, я смогу вылечить ее.

Дракон, который когда-то был Юстасом, с радостью протянул свою больную лапу, памятуя, как бальзам Люси излечил его от морской болезни еще до того, как он превратился в дракона. Однако, он был разочарован. Волшебная жидкость уменьшила припухлость и немного смягчила боль, но она не могла растворить золото.

Теперь все столпились вокруг посмотреть на лечение. Вдруг Каспиан воскликнул:

— Глядите!

Он пристально посмотрел на браслет.

7. Как закончилось это приключение

— На что глядеть? — спросил Эдмунд.

— Посмотрите на рисунок на золоте, — сказал Каспиан.

— Маленький молоточек с алмазной звездой над ним, — произнес Дриниэн. — Но я же видел это где-то раньше.

— Видел! — воскликнул Каспиан. — Ну, конечно же, видел. Это герб одного из великих родов Нарнии. Это браслет Лорда Октазиэна.

— Негодяй, — обратился Рипичип к дракону, — не сожрал ли ты Нарнианского лорда?

Но дракон отчаянно замотал головой.

— Или, может быть, — предположила Люси, — это и есть сам Лорд Октазиэн, превратившийся в дракона — понимаете, заколдованный.

— Ни то, ни другое совершенно необязательно, — заявил Эдмунд. — Все драконы собирают золото. Но, я думаю, мы можем быть уверены в том, что дальше этого острова Октазиэн не добрался.

— Ты не Лорд Октазиэн? — спросила Люси дракона и затем, когда он печально помотал головой, добавила:

— Ты случайно не кто-нибудь заколдованный — я имею ввиду, какой-нибудь человек?

Дракон яростно закивал.

И тогда кто-то спросил — потом люди спорили, кто это сказал первым — Люси или Эдмунд:

— Ты — ты случайно не Юстас?

И Юстас закивал своей ужасной драконьей головой и стал бить хвостом по воде. Все отскочили назад (некоторые из матросов с восклицаниями, которые я не стану повторять здесь), чтобы уберечься от огромных кипящих слез, которые полились из его глаз.

Люси очень старалась утешить его и даже набралась смелости поцеловать чешуйчатую морду, и все вокруг говорили: «Вот не повезло бедняге», а некоторые уверяли Юстаса, что будут поддерживать его, и многие сказали, что наверняка должен быть какой-то способ расколдовать его, и что через пару дней они приведут его в полный порядок. И, конечно же, все очень хотели услышать его рассказ, но он не мог говорить. Несколько раз в последующие дни он пытался написать свой рассказ на песке, но ему никак не удавалось это сделать. Во-первых, Юстас, никогда не читавший правильных книжек, понятия не имел, как правильно описать свои приключения, и, кроме того, мышцы и нервные окончания лап дракона, которые ему приходилось использовать, никогда не учились писать, и уж конечно, в любом случае не были приспособлены для этого. В результате он не мог и близко-то подобраться к концу своего рассказа прежде, чем накатывал прилив и смывал все ранее написанное, за исключением тех мест, на которые он уже сам наступил лапами или которые случайно смахнул хвостом. И все, что можно было увидеть, выглядело примерно так: (многоточие обозначает места, которые он растоптал)

Я ОПШЕЛ СПА... КАНА ОРКОНА Я ИМЕЮ В ВИДУ ПЕЩЕРУ ДРАНКОНА ТАК КАК ОНБЫЛ МЕРТВ И ОЖД ТАКОЙ СИЛЪ... ПРОСНУЛСЯ И ЗАК... НЕ... СНЯТЪ ССС МОЙ РУКИ О ПРОКЛЯТЪЕ...

Всем, однако, было ясно, что характер Юстаса, после того, как он стал драконом, значительно улучшился. Он стремился помочь. Он облетел остров и выяснил, что он весь в горах и живут там только горные козлы и стада диких свиней. Юстас притащил много свиных туш в качестве провизии для корабля. Он оказался гуманным охотником, потому что мог мгновенно прикончить зверя одним ударом своего хвоста так, что тот и не знал, да, думаю, и до сих пор не знает, что его убили. Несколько туш он, естественно, съедал сам, но всегда в одиночестве, так как теперь, когда он стал драконом, он предпочитал сырую пищу и не мог вынести, чтобы все остальные видели его за грязной трапезой. Однажды, летя медленно и устало, но с большой гордостью, он приволок в лагерь высокую сосну, которую вырвал вместе с корнями в отдаленной долине, чтобы можно было сделать главную мачту для корабля. А по вечерам, если становилось прохладно, как иногда бывает после сильных дождей, он был чрезвычайно удобен: вся компания шла к нему, рассаживалась вокруг, прижавшись спиной к горячим бокам, таким образом, быстро согревалась и высыхала. Кроме того, одно дуновение его пламенного дыхания разжигало самый упрямый костер. Иногда он поднимался в воздух с несколькими избранными на спине, и они могли увидеть проносящиеся под ними зеленые склоны, каменистые вершины, узкие долины, похожие на трещины, и далеко за морем, на востоке, темно-синее пятно на голубом горизонте, которое могло быть сушей.

Удовольствие, совершенно новое для него. Быть любимым и, больше того, любить других было тем единственным, что не давало Юстасу погрузиться в отчаяние. Быть драконом было очень печально для него. Он вздрагивал всякий раз, когда, пролетая над горным озером, замечал собственное отражение. Он ненавидел огромные, как у летучей мыши, крылья, острый, как зубья пилы, гребень на спине и ужасные загнутые когти. Он почти боялся оставаться наедине с самим собой, но в тоже время ему было стыдно находиться вместе с остальными. По вечерам, когда его не использовали как грелку, он обычно ускользал из лагеря и лежал на берегу, свернувшись, как змея, между лесом и водой.

В таких случаях, к большому его удивлению, самым постоянным его утешителем был Рипичип. Благородная Мышь украдкой выползала из веселого кружка у костра и усаживалась у драконьей головы, с подветренной стороны, чтобы на нее не попадало его дымное дыхание. Рипичип разъяснял Юстасу, что все то, что с ним произошло — яркий пример поворота колеса Фортуны, и что если бы они с Юстасом находились в его доме в Нарнии (на самом деле у него была норка, а не дом, и даже драконья голова, не говоря уже об остальном, не поместилась бы в ней) он мог бы привести ему более сотни примеров из жизни императоров, королей, герцогов, рыцарей, поэтов, влюбленных, звездочетов, философов и волшебников, которые вначале благоденствовали, а потом по воле судьбы попали в бедственное положение, и многие из которых вновь обрели все потерянное и жили после этого долго и счастливо. И хотя, быть может, в тот момент это не казалось таким уж утешительным, но Рипичип имел добрые намерения, и Юстас никогда не забывал этого.

Однако, мысли всех омрачал вопрос о том, что им делать с драконом, когда они будут готовы к отплытию. Они старались не говорить об этом, когда Юстас находился поблизости, но несколько раз он невольно слышал обрывки их разговоров: «Влезет ли он в длину вдоль одной стороны палубы? Нам придется все запасы переложить на другую сторону вниз, чтобы сохранить равновесие», — или — «Сможет ли он догонять нас по воздуху?» — или (чаще всего). — «А чем же мы его будем кормить?».

И бедный Юстас все больше и больше ощущал, что с первого же дня, когда он попал на борт, с ним было одно лишь сплошное мучение и что теперь он создавал еще больше проблем. Эта мысль въедалась ему в голову точно так же, как браслет — в переднюю лапу. Он знал, что если драть его зубами, делается только хуже, но иногда не мог удержаться от этого, особенно в жаркие ночи.

Однажды утром, через шесть дней после того, как они высадились на Острове Дракона, Эдмунд проснулся очень рано. Только-только начало светать. Глядя на восток, едва можно было различить стволы деревьев. Когда он проснулся, ему послышался какой-то шум. Он приподнялся на одном локте и посмотрел вокруг: тут же ему показалось, что он видит темную фигуру, движущуюся по опушке леса со стороны моря. Первое, что ему пришло в голову, было: «А почему мы все уверены, что на этом острове нет туземцев?» Затем он решил, что это Каспиан: фигура была примерно такого же роста, но он знал, что Каспиан спал рядом с ним и мог видеть, что тот даже не пошевелился во сне. Эдмунд проверил, на месте ли его шпага, затем поднялся и отправился выяснять, что это такое.

Он тихо подошел к опушке леса. Темная фигура все еще находилась там. Теперь он увидел, что она слишком мала ростом для Каспиана, но слишком велика для Люси. Незнакомец не убегал. Эдмунд вытащил шпагу и уже собрался бросить ему вызов, когда тот тихо спросил:

— Это ты, Эдмунд?

— Да. А ты кто? — ответил он.

— Ты что, не узнаешь меня? — сказал незнакомец. — Это же я — Юстас.

— Клянусь Юпитером, — воскликнул Эдмунд, — точно. Дорогой мой...

— Тсс, — сказал Юстас и покачнулся, как будто он вот-вот упадет.

— Привет! — воскликнул Эдмунд, подхватывая его. — Что с тобой происходит? Ты болен?

Юстас молчал так долго, что Эдмунд стал думать, не потерял ли тот сознание, но, наконец, он произнес:

— Это было ужасно. Ты не представляешь... но теперь все в порядке. Не могли бы мы пойти куда-нибудь и поговорить? Я не хочу пока встречаться с остальными.

— Да, с удовольствием, куда хочешь, — сказал Эдмунд. — Мы можем пойти и посидеть на скалах вон там. Слушай, я очень рад видеть, что ты — э — снова выглядишь самим собой. Ты, должно быть, провел весьма неприятные дни.

Они пошли к скалам и уселись там, глядя на залив. Небо тем временем становилось все светлее и светлее, звезды исчезли, за исключением одной, ярко светившейся низко над горизонтом.

— Я не буду тебе рассказывать, как я превратился в дракона, до тех пор, пока не смогу рассказать об этом всем остальным и покончить с этим, — начал Юстас. — Кстати, я даже не знал, что это называется драконом, пока не услышал, когда объявился здесь тем утром, что вы все пользуетесь этим словом. Я хочу рассказать тебе, как я перестал им быть.

— Давай, говори, — сказал Эдмунд.

— Ну, прошлой ночью я чувствовал себя еще более несчастным, чем обычно. И этот проклятый браслет резал руку, как не знаю что...

— Теперь все в порядке?

Юстас рассмеялся, но совсем другим смехом, чем когда-либо раньше, и легко снял браслет с руки.

— Вот, — сказал он, — и, что касается меня, пусть забирает его кто хочет. Ну так, как я уже говорил, я бодрствовал и гадал, что же все-таки со мной станется. И тогда — но, заметь, все это могло быть лишь сном. Я ни в чем не уверен.

— Продолжай, — сказал Эдмунд, проявляя исключительное терпение.

— Ну, так вот, я поднял голову и увидел то, чего уж вовсе не ожидал: ко мне приближался огромный лев. Самым странным было то, что прошлой ночью не было луны, но там, где ступал лев, было лунное сияние. И так он подходил все ближе и ближе. Я ужасно испугался его. Ты, конечно, можешь подумать, что будучи драконом, я бы мог без труда пришибить любого льва. Однако это был не такой страх. Я боялся не того, что он меня съест, я просто боялся его самого — если ты можешь это понять. Он подошел близко ко мне и посмотрел мне прямо в глаза. И я крепко закрыл глаза. Но от этого не было никакого толку, потому что он приказал мне следовать за ним.

— Ты хочешь сказать, что он заговорил?

— Я не знаю. Теперь, когда ты упомянул об этом, я не думаю, что он говорил. Но он все равно приказывал мне. И я знал, что должен делать то, что он приказывает, поэтому я встал и последовал за ним. И он повел меня далеко в горы. И все время вокруг льва, куда бы он не шел, было это лунное сияние. Так, наконец, мы взошли на вершину горы, которую я никогда раньше не видел, и там был сад — с деревьями, фруктами и всем прочим. В центре его бил источник.

Я знал, что это источник, потому что было видно, как вода бьет ключом и пузыри поднимаются со дна, но он был гораздо больше, чем обычный источник, он был похож на очень большую круглую купальню со спускающимися в нее мраморными ступенями. Вода была совершенно чистая, чище всего на свете, и мне подумалось, что если бы я мог войти туда и окунуться, то это уменьшило бы боль в моей лапе. Но лев сказал мне, что прежде я должен раздеться. Заметь, я не знаю, говорил ли он что-нибудь вслух или нет.

Я только собирался ответить, что не могу раздеться, потому что на мне нет никакой одежды, как подумал, что драконы ведь похожи на змей, а змеи могут сбрасывать кожу. Конечно же, подумал я, именно это и имел ввиду лев. Тогда я начал чесаться, и повсюду стала отходить чешуя. Тогда я запустил когти глубже и, вместо чешуек, отлетавших тут и там, начала прекрасно сходить вся моя кожа, как будто кожура банана, как это обычно бывает после болезни. И уже через пару минут я смог выйти из нее целиком. Я видел, как она лежит рядом. Выглядела она довольно противно, но мое ощущение было очень приятным. Тогда я начал спускаться в купальню, чтобы окунуться.

Но как только я собрался коснуться ногой воды, я посмотрел вниз и заметил, что мои ноги опять покрылись чешуей и стали жесткими, грубыми, морщинистыми, совсем, как прежде. Ну, ладно, подумал я, это означает лишь то, что под первым костюмом у меня надет другой, меньший, и что его мне тоже надо снять. Тогда я снова царапал и драл себя когтями, и эта кожа тоже прекрасно сошла, и я вышел из нее, оставив ее лежать рядом с первой,

и снова направился к источнику искупаться.

Ну, и снова произошло тоже самое. И я подумал, о, Господи, сколько же еще кож я должен с себя снять? Мне очень хотелось омыть свою больную лапу. Тогда я в третий раз стал царапать себя и снял третью кожу, также, как и две предыдущие, и вышел из нее. Но как только я взглянул на свое отражение в воде, так понял, что опять все было бесполезно.

Тогда лев сказал, но я не знаю, говорил ли он:

— Тебе придется позволить мне раздеть тебя.

Знаешь, я боялся его когтей, да еще как, но к этому моменту я был почти в отчаянии. Так что я просто лег на спину, чтобы он мог это сделать.

В первый же раз он рванул так сильно, что мне показалось, что он вонзил когти прямо мне в сердце. А затем, когда он начал стаскивать с меня кожу, это было еще больнее, чем все, что я когда-либо пережил. Единственное, что помогало мне переносить все это, было лишь удовольствие ощущать, как она сходит. Ты, наверное, знаешь, если ты хоть когда-нибудь сдирал корочку с ранки. Это больно — еще как, но так приятно видеть, что она отдирается.

— Я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду, — сказал Эдмунд.

— Ну так вот, он запросто содрал всю эту ужасную кожу, точно так же, как и я, когда делал это три раза, только тогда не было больно. И она осталась лежать на траве. Только была она гораздо толще, темнее и выглядела более бугристой, чем все предыдущие. И вот я стал гладким и мягким, как прут без коры, и даже уменьшился в размерах. Затем лев схватил меня — это мне не очень понравилось, потому что теперь, без кожи, мое тело стало очень нежным, и кинул меня в воду. Она ужасающе саднила, но только в первый момент. Потом все стало совершенно превосходно, и как только я начал плавать и плескаться, я обнаружил, что боль в руке исчезла. И тут я понял, почему. Я снова превратился в мальчика. Ты бы решил, что я совсем сошел с ума, если бы я рассказал тебе, как я стал любоваться своими собственными руками. Я знаю, что у меня нет мускулов, и что по сравнению с руками Каспиана мои руки выглядят довольно паршиво, но я был так счастлив увидеть их снова.

Через некоторое время лев вынул меня из источника и одел...

— Одел тебя? Лапами?

— Ну, тут вот я не совсем точно помню. Но каким-то образом он одел меня в новую одежду, которая, кстати, и сейчас на мне. А затем я вдруг снова оказался здесь. Это-то и заставляет меня думать, что все было скорее всего лишь сном.

— Нет. Это был не сон, — сказал Эдмунд.

— Почему нет?

— Ну, во-первых, появилась одежда. А, во-вторых, тебя, ну, так сказать, раздраконили.

— Но что же, по-твоему, это тогда было? — спросил Юстас.

— Я думаю, что ты видел Аслана, — ответил Эдмунд.

— Аслана! — воскликнул Юстас. — С тех пор, как мы оказались на «Рассветном Путнике», я несколько раз слышал это имя. И я чувствовал... не знаю даже, что... я ненавидел его. Но тогда я всех ненавидел. Кстати говоря, я хотел бы извиниться. Боюсь, что я был порядочной скотиной.

— Ладно, все в порядке, — сказал Эдмунд. — Между нами, ты был еще не таким плохим, как я во время моего первого посещения Нарнии. Ты был просто ослом, я же оказался предателем.

— Ну, тогда и не рассказывай мне про это, — сказал Юстас. — Но кто этот Аслан? Ты его знаешь?

— Ну, он меня знает, — ответил Эдмунд. — Он — великий Лев, сын Императора-Над-Морем, спасший меня и спасший Нарнию. Мы все его видели. Люси видит его чаще других. И, может быть, мы плывем как раз в страну Аслана.

Некоторое время оба молчали. Последняя, яркая звезда исчезла с небосвода. Горы закрывали от мальчиков восход солнца, но те знали, что оно встает, потому что небо и залив перед ними окрасились в цвет роз. Затем какая-то птица вроде попугая закричала в лесу позади них, из-за деревьев послышался шум, а затем и звуки рога Каспиана. Лагерь проснулся.

Велико было ликование, когда Эдмунд и и возвращенный в прежний вид Юстас присоединились к завтракавшей вокруг костра компании. И теперь, естественно, все выслушали первую часть рассказа Юстаса. Люди гадали, не убил ли первый дракон Лорда Октазиэна несколько лет тому назад, или не превратился ли сам Октазиэн в старого дракона. Драгоценные камни, которыми Юстас набил карманы в пещере, исчезли вместе со старой одеждой, но никто из присутствующих не испытывал желания вернуться в эту долину за оставшимися сокровищами, и меньше всех — сам Юстас.

Спустя несколько дней «Рассветный Путник» с новой мачтой, заново покрашенный и нагруженный припасами, был готов к отплытию. Прежде, чем погрузиться на корабль, Каспиан приказал вырезать на гладком утесе, глядящем на залив, следующие слова:

ОСТРОВ ДРАКОНА

ОТКРЫТ КЭСПИЭНОМ 10, КОРОЛЕМ НАРНИИ, И Т. Д.

В ЧЕТВЕРТЫЙ

ГОД ЕГО ПРАВЛЕНИЯ.

ЗДЕСЬ, КАК МЫ ПРЕДПОЛАГАЕМ, ЛОРД ОКТЭЗИЭН

ОБРЕЛ СВОЮ СМЕРТЬ.

Было бы очень приятно сказать, что «с этого времени Юстас стал совсем другим мальчиком». В каких-то отношениях это было действительно так. Если быть совершенно точным, он начал становиться другим мальчиком. У него случались рецидивы. Было еще много дней, когда он бывал весьма надоедлив. Однако я не буду отмечать большинство этих случаев. Излечение уже началось.

Любопытной оказалась судьба браслета Лорда Октазиэна. Юстас не хотел владеть им и предложил его Каспиану, а Каспиан предложил его Люси. Но и она не захотела его иметь.

— Очень хорошо, тогда лови, кто хочет! — крикнул Каспиан и подбросил его в воздух.

Он сделал это, когда все стояли и глядели на надпись на скале. Браслет взлетел вверх, сверкая в лунном свете, зацепился и повис, как хорошо брошенное серсо на небольшом каменном выступе. Оттуда его невозможно было снять ни сверху, ни снизу. И там, насколько мне известно, он и останется висеть до тех пор, пока не наступит конец света.