Клайв Стейплз Льюис

Письма Баламута

Перейти к: Письмо 1-5 Письмо 6-10 Письмо 11-16 Письмо 17-24 Письмо 25-31

ПИСЬМО СЕМНАДЦАТОЕ

 
 Мой дорогой Гнусик!
 Тот пренебрежительный тон, с которым ты говорил об обжорстве как
способе ловли душ, обнаруживает лишь твое невежество. Одно из величайших
достижений последнего столетия -- то, что люди перестали об этом думать. Во
всей Европе ты вряд ли найдешь хоть одно место, где произносили бы проповеди
на эту тему, или человека, чья совесть бы этим мучилась. В значительной
степени мы достигли этого, сосредоточив свои усилия на чревоугодии
излишества. Насколько мне известно из наших протоколов (а тебе, надеюсь, от
Лизоблюда), мать твоего пациента -- прекрасный тому пример. Она удивилась бы
(я рассчитываю, что однажды она и впрямь удивится), если бы узнала, что вся
ее жизнь порабощена этой разновидностью чувственности, а скрыто это от нее
потому, что ест она мало. Но какое нам дело  до количества, если можно
использовать человеческий желудок и вкус для развития недовольства,
нетерпимости, немилосердия и эгоизма!
 Эта дама в надежных руках. Для официантов и гостеприимных хозяев она --
сущий ужас. Она всегда отказывается от того, что ей предлагают, и говорит с
легким вздохом и полуулыбкой: "Ах что вы, мне ничего не надо, кроме чашечки
чая, не крепкого, но и не слишком жидкого, и малюсенького хрустящего
сухарика..." Ясна тебе суть? Ей хочется съесть меньше и стоит это дешевле,
чем то, что ей предлагают, и потому она никогда не воспринимает как
чревоугодие свою настойчивость, сколько бы хлопот ни доставила она другим.
Балуя свой аппетит, она уверена, что упражняется в умеренности. В
переполненном ресторане она вскрикивает при виде блюда, которое ставит перед
ней усталая официантка, и говорит: "Ах, зачем мне столько! Уберите это и
принесите примерно четверть..." Если бы ее спросили, она бы сказала, что
поступает так из бережливости. А в действительности она это делает потому,
что та особая утонченность, которой
 мы ее поработили, раздражается, если видит больше еды, чем ей в данный
момент хочется.
 Подлинное значение спокойной, скромной работы, которую годами проводил
Лизоблюд, можно оценить по тому, в какой степени ее желудок сейчас
господствует над всей ее жизнью. Пациентка в том состоянии, которое мы
назовем "мне бы только хотелось". Ей бы только хотелось как следует
заваренный чай, или как следует сваренное яйцо, или кусочек как следует
поджаренного хлеба. Но она никогда не находила ни прислугу, ни друзей,
которые могли бы сделать эти простые блюда "как следует", ибо за ее "как
следует" открывается ненасытное требование точных и почти неосуществимых
вкусовых удовольствий, которые, как ей кажется, она испытала в прошлом. Это
прошлое она описывает как времена, "когда еще можно было найти хорошую
прислугу", но мы-то знаем, что тогда ее вкусы просто было легче
удовлетворить и она предавалась иным усладам, ставившим ее в меньшую
зависимость от обеденного стола. Тем временем ежедневное разочарование
приводит к ежедневному растущему раздражению, кухарки отказываются от места,
дружеские чувства охладевают.
 Если Враг когда-нибудь и заронит в ней смутное подозрение, что она
слишком интересуется едой, Лизоблюд парирует это, внушая, что ей
безразлично, что она сама ест, но ей нужно, чтобы "мальчик мог
полакомиться". В  действительности ее жадность была главной причиной его
неприязни к дому в течение многих лет.
 Однако наш подопечный -- сын своей матери. И ты, упорно работая на
других фронтах, не должен пренебрегать чревоугодием. Поскольку он мужчина,
его вряд ли можно поймать на крючок "мне бы только хотелось". Мужчин лучше
всего искушать с помощью их тщеславия. Пусть считают себя большими знатоками
еды и гордятся тем, что им удалось найти
 единственный в городе ресторан, где жаркое умеют приготовить "как
следует". То, что начинается с тщеславия, легко превратить в привычку. Но
как бы ты ни взялся за дело, самое главное -- привести его в такое
состояние, когда неудовлетворенная тяга, неважно -- к шампанскому или к чаю,
к рыбному деликатесу или к сигарете,-- "выводит из себя". Тогда его
милосердие, справедливость и послушание будут всецело в твоей власти.
 Простое излишество в еде менее ценно, чем утонченность. Ее главная
польза в том, что это -- как бы артподготовка к атаке на воздержание. Здесь,
как и во всех других случаях, нужно держать человека в состоянии ложной
духовности. Никогда не позволяй ему вспоминать о медицинской стороне
питания. Пусть недоумевает, что же, гордость или недостаток веры,  предали
его в твои руки, в то время, как простой обзор всего, что он ел или пил за
последние сутки, показал бы ему правду и дал возможность простым
воздержанием защититься от тебя. Если ему так уж необходимо думать о
медицинской стороне дела, напитай его той великой ложью, в которую мы
заставили уверовать англичан, а именно, что физические упражнения и
сменяющая их усталость особенно благоприятствуют добродетели воздержания.
Как они могут верить в это при широко известной похотливости моряков и
солдат, я ума не приложу! Чтобы распространить эту версию, мы использовали
школьных учителей, которые заинтересованы в том, чтобы оправдать игру, и они
рекомендовали игры дл
 я воспитания целомудрия. Однако это слишком серьезный вопрос, чтобы
заниматься им к концу письма.
 Твой любящий дядя Баламут.
 

ПИСЬМО ВОСЕМНАДЦАТОЕ

 
 Мой дорогой Гнусик!
 Даже при Гаде ты должен был изучать основы техники сексуальных
искушений, и, поскольку для нас, духов, это жуткая скучища (хотя и
совершенно обязательная), я пропускаю их здесь. Что же касается более
глубоких проблем, связанных с полом, я думаю, есть многое, чему и ты мог бы
поучиться. По воле Врага люди стоят перед дилеммой: либо полное воздержание,
либо единобрачие без послаблений. Но уже со времен первой великой победы
нашего отца мы сделали воздержание исключительно трудным для них.
Единобрачие же за последние века мы старались увести от пути к спасению.
Делали мы это с помощью поэтов и писателей, уверяя людей, что то особое и
обычно кратковременное переживание, которое они называют "влюбленностью",--
единственно достойное основание брака, что брак может и должен сделать это
переживание постоянным и, наконец, что брак, не оправдывающий таких
ожиданий, теряет свой смысл. Эта идея пародирует идею Врага. Вся философия
ада зиждется па аксиоме: или одно, или другое. Мое принадлежит мне, твое --
тебе. То, что од
 ин приобрел, другой потерял. Даже материальный объект исключает все
остальные возможные объекты из пространства, им занимаемого. Если он
увеличится в размере, он отодвинет другие предметы в стороны или поглотит
их. Всякая самость действует точно так же. Животные поглощают, поедая. У нас
сильный поглощает волю и свободу слабого. "Существовать" - значит
"соревноваться".
 Враг непрестанно пытается обойти эту очевидную истину. Философия Его
зиждется на противоречиях. Мир должен быть
 многообразен и в то же время един. Достояние одного должно быть
достоянием другого. Вот эту чепуху Он и зовет любовью. Можно обнаружить это
во всем, что Он творит, и даже во всем, в чем Он проявляется (или
утверждает, что проявляется). Так, Ему мало быть простой арифметической
единицей. Он. видите ли, одновременно Троичен и Един. Говорит Он так для
того, чтобы вся эта чушь о любви могла найти основание в Его собственной
природе. А с другой стороны, Он вводит такое бессовестное изобретение, как
организм, в котором все части отвращены от своего естественного назначения
-- соревноваться -- и приведены к согласию.
 Истинная причина того, что Он использовал половое различие как способ
размножения, совершенно ясна. Смотри, какую пользу Он из этого извлек.
Половое различие, с нашей точки зрения, могло бы стать вполне невинным. Оно
было бы просто разновидностью мучений слабого за счет сильного, что и
происходит с пауками, у которых в завершение брачной близости невеста
съедает жениха. Но у людей по милости Врага половое влечение соединено с
взаимной привязанностью. Кроме того, Он установил зависимость детей от
родителей и побудил родителей заботиться о детях, создав, таким образом,
семью, которая напоминает организм, только похуже, ибо здесь члены еще
независимей, а связанность их более сознательна и ответственна. В конце
концов, это -- еще одно изобретение, вовлекающее людей в любовь.
 А теперь самое смешное. Враг назвал супругов "единой плотью". Он не
сказал "счастливая супружеская пара" или "пара,
 женившаяся по любви". Ты же можешь сделать так, чтобы люди этого и не
поняли. Кроме того, пусть они забудут, что все тот же Павел применял это и к
неженатым парам. По его словам, совокупление как таковое делает людей
"единой плотью". Надо, чтобы люди считали восторгами "влюбленности" то, что
на самом деле -- просто половое влечение. Воистину, когда бы мужчине ни
случалось соединиться с женщиной, хочет он того или нет, между ними
устанавливается некое запредельное отношение, которое вовеки будет им в муку
или в радость. Исходя из того, что это отношение предназначено к созданию
привязанности и семьи (а если в него полностью погружаются, так оно и
бывает), людям можно внушить ложную веру, что только та смесь боязни и
влечения, которую они называют "влюбленностью", создает святость или счастье
брака. Эту ошибку совершить легко, ибо "влюбленность" в Западной Европе
предшествует бракам, заключенным в послушание Вражьей воле, то есть тем, где
предполагаются верность, снисходительность друг к другу и плодовитость. В
 от тебе аналогия: и религиозная эмоциональность порой сопутствует
обращению к вере. Пусть люди считают основой брака приукрашенный вариант
того, что Враг обещает лишь как его результат. Отсюда вытекают сразу две
недурные возможности. Во-первых, людей, не обладающих даром воздержания,
можно удерживать от брака, ибо они не "влюблены" -- благодаря нам мысль о
браке "не по любви" покажется им низкой или циничной. Да, да, они так и
думают. Они считают, что намерение вступить в брак для взаимной помощи,
охраны целомудрия и продолжения рода ниже, чем случайная буря чувств. (Не
пренебрегай
 возможностью, заставь своего пациента считать чин венчания весьма
несовершенным.) Во-вторых, всякое сексуальное влечение, стремящееся к браку,
будет считаться "любовью", а любовь подобного рода извинит любой грех и,
вполне возможно, спровоцирует женитьбу па женщине совершенно мирской, глупой
или развратной. Но подробнее об этом в следующем письме.
 Твой любящий дядя Баламут.
 

ПИСЬМО ДЕВЯТНАДЦАТОЕ

 
 Мой дорогой Гнусик!
 Я много думал над вопросом, который ты задал в последнем письме. Как я
уже разъяснял, все индивидуумы по самой своей
 природе находятся в конкуренции друг с другом и, следовательно, Вражья
идея любви содержит противоречие: почему же я снова говорю о том, что Он
действительно любит этих двуногих насекомых и действительно желает им
свободы и вечной жизни? Я надеюсь, мой милый мальчик, что ты никому не
показывал моих писем. Конечно, для меня это не имеет никакого значения.
Каждый понял бы, что те ереси, в которые я впал. совершенно случайны.
Кстати, надеюсь, ты понял, что мои нелестные слова о Гаде -- просто шутка. Я
его глубоко уважаю. И конечно, я в шутку сказал, что не собираюсь защищать
тебя перед властями. Ты можешь положиться на то, что я буду блюсти твои
интересы. Однако все мои письма непременно держи под замком.
 Я по чистой небрежности сказал, что Враг любит людей. Разумеется, это
невозможно, ведь они совершенно отличны от Него. То, что хорошо для них, для
Него нехорошо. Все эти разговоры о любви, должно быть, прикрывают что-то
иное. Неспроста же Он создал их и столько с ними возится. Иногда, случайно,
скажешь, что Он любит их этой невозможной любовью, потому что нам никак не
понять, в чем здесь загадка. Что Он собирается делать с ними? Неразрешимая
проблема! Думаю, я вправе сказать тебе, что именно по этой причине отец наш
поссорился с Врагом. Когда впервые поставили вопрос о сотворении человека и
Враг открыл, что предвидит некое происшествие с Крестом, отец наш,
естественно, стал добиваться разъяснений. Враг не дал ему никакого ответа,
кроме этой невероятной истории, которую Он с тех пор
 и распространяет. Естественно, отец наш ей не поверил. Он умолял Врага
выложить карты на стол, просил его и молил, но Враг ответил: "От всего
сердца Я желал бы, чтобы ты узнал". Мне кажется, именно тогда отец наш
возмутился незаслуженным недоверием, и это побудило его удалиться так далеко
и так внезапно, что возникла версия о его изгнании с Небес. С тех пор мы
начали понимать, почему наш Враг развел такую таинственность. На ней
зиждется Его власть. Его приверженцы часто сознавались в том, что, если бы
мы смогли понять Его любовь, война закончилась бы и мы бы вернулись на
Небеса. Перед нами великая задача. Мы знаем, что Он не может действовать по
любви, никто этого не может, ибо это бессмысленно. Если бы мы только
обнаружили, чего Он хочет! Мы проверяли гипотезу за гипотезой и все еще
ничего не добились. Однако мы не должны терять надежды. Все сложнее теоремы,
все полнее сведения, все выше награды исследователям и больше их успехи, все
страшнее наказания для тех, кто терпит неудачу. Если действовать так до ск
 ончания века, быстрее и быстрее, неудачи быть не может.
 Ты жалуешься, что из моего последнего письма неясно, считаю ли я
"влюбленность" желательной? Ну, Гнусик, такого вопроса можно ожидать только
от "них"! Оставь им обсуждать, добро или зло, любовь, патриотизм, целибат,
церковные обряды, отказ от алкоголя, высшее образование. Неужели тебе не
ясно, что ответа нет? Ничто не имеет никакого значения, кроме состояния
души: устремляется ли подопечный к Врагу или к нам. Однако было бы неплохо,
если бы пациент стал гадать, добро или зло его "любовь". Если он надменный
человек, презирающий все телесное из чистоплюйства, ошибочнее принимаемого
за чистоту, или если ему приятно насмехаться над тем, что одобряет
большинство его друзей, - непременно заставь его отрицать любовь! Укрепи в
нем высокомерный аскетизм, а потом, когда отделишь его собственную похоть от
всякой человечности, навяжи эту похоть снова, но уже в какой-нибудь
жестокой, циничной форме. Если же он, напротив, человек эмоциональный и
легкомысленный, питай его скверненькими поэтами и третьесортными романистами
 старой доброй школы, пока он не поверит, что "любовь" неотвратима и
каким-то непостижимым образом благодетельна. Такая позиция, уверяю тебя, не
так уж сильно побуждает к случайным связям, но она незаменима для
продолжительных связей, "благородных", романтических и трагичных,
завершающихся, если все идет благополучно, убийством или самоубийством. Если
это не удастся, попробуй натолкнуть подопечного на полезный брак, ибо брак,
Вражье изобретение, может принести пользу и нам. В окружении пациента
наверняка есть несколько женщин, которые чрезвычайно затруднили бы его
христианскую жизнь, если бы ты убедил его жениться на одной из них.
Пожалуйста, доложи мне об этом в следующем письме. А пока помни, что даже
"влюбленность" саму по себе нельзя считать полезной и благоприятной для нас
или для Вражеской стороны. Это просто состояние, которым дано
воспользоваться и нам, и им. Как и многое другое, сильно волнующее людей, --
здоровье и болезнь, молодость и старость, война и мир, -- влюбленность с
духовной точки зрения
 главным образом -- сырье.
 Твой любящий дядя Баламут.
 

ПИСЬМО ДВАДЦАТОЕ

 
 Мой дорогой Гнусик!
 С большим неудовольствием отмечаю, что Враг решительно положил конец
твоим прямым атакам на целомудрие пациента.
 Тебе следовало бы это предвидеть и остановиться пораньше. В настоящий
же момент пациент открыл опасную истину: он знает, что такие нападения не
длятся вечно. Именно поэтому ты и не можешь вновь воспользоваться нашим
самым лучшим и испытанным оружием -- убеждением невежественных людей, что от
нас не избавишься, пока нам не сдашься. Надеюсь, ты пытался убедить его, что
целомудрие вредно для здоровья?
 Я все еще не получил донесения о женщинах его круга. Хотел бы получить
его поскорее. Если мы не в силах использовать
 его половую энергию для воспитания развратности, хотя бы используем ее
для подходящего брака. А пока я хотел бы дать тебе несколько советов о том,
в каких именно женщин (я гонорю о физическом типе) ему следует влюбляться,
если уж лучше "влюбленности" мы ничего не придумаем.
 В основных чертах этот вопрос, разумеется, разработан для нас более
низкопоставленными сотрудниками преисподней, чем
 ты и я. Эти великие мастера неустанно извращают то, что можно назвать
эротическим вкусом. Делают они это посредством узкого круга популярных
актеров, актрис, портных, рекламных агентов, определяющих, какой тип в моде.
А цель их деятельности в том, чтобы отдалить представителей одного пола от
тех представителей другого пола, брак с которыми, вероятно, был бы верным,
счастливым и плодоносным. Так, мы уже много столетий торжествуем над
природой до такой степени, что некоторые второстепенные черты мужчин (к
примеру, бороды) неприятны почти для всех женщин, и это, в свою очередь,
приносит больше пользы, чем тебе кажется. Что же касается мужского вкуса,
его мы меняли много раз. Одно время мы его направляли на величавый и
аристократический тип красоты, смешивая тщеславие мужчин с их похотью и
побуждая род человеческий размножаться главным образом через самых
высокомерных и расточительных женщин. Потом мы культивировали чрезмерно
женственный тип, слабый и чахлый, так что глупость, трусость и фальшь с
духовной скудос
 тью, сопутствующей им, стали чуть ли не положительными качествами.
Сейчас  у нас совсем иная задача. Время джаза сменило время вальса, и теперь
мы учим мужчин любить женщин, которых с трудом отличишь от мальчишек.
Поскольку этот тип красоты быстротечнее остальных, мы обострим хронический
ужас женщин перед старостью, добьемся многих прекрасных результатов и снизим
тягу и способность к деторождению. Это не все. Благодаря нам общество
допускает все большую вольность обнажения (но не подлинной обнаженности) в
живописи, на сцене, на пляже. Все это, конечно, подделка: тела на наших
прославленных картинах искажены, женщины в купальных костюмах сжаты и
затянуты, чтобы казаться стройнее и тоньше, чем допускает природа женской
зрелости. Однако современный мир искренне убежден, что он все "откровенней",
все "здоровей" и возвращается к природе. В результате мы все сильнее и
сильнее направляем похоть мужчин на мнимости, увеличивая роль глаза в
сексуальной области и делая мужские претензии все более мнимыми. Последствия
ты
 и сам можешь себе представить.
 Это -- общая стратегия. Действуя в ее рамках, ты всегда сможешь
направлять желание твоего подопечного в одном из
 двух направлений. Если ты осторожно всмотришься в сердце любого
мужчины, ты увидишь, что его притягивают по самой
 крайней мере две вымышленные женщины -- Венера земная и Венера
бесовская -- и влечение его к ним качественно различно.
 К первому из типов он испытывает желание, естественно согласующееся с
волей Врага. Оно сочетается с милосердием, готовностью к послушанию и вообще
сияет тем светом уважения и естественности, который нам так противен. Ко
второму он испытывает грубое влечение. Этот тин лучше всего использовать для
того, чтобы совсем отвлечь его от брака. Но даже в браке с такой женщиной он
будет обходиться как с рабыней, идолом или преступной соучастницей. Любовь к
женщине первого типа иногда содержит то, что Враг называет злом, но только
случайно. Например, мужчине не хочется, чтобы она была женой другого, и он
глубоко сожалеет, если не может любить ее законно, но в отношении к женщине
второго типа зло в том, чего он хочет, в "особом аромате", за которым он
гоняется. На самом же деле аромат ее лица - в явной чувственности, хмурости,
хитрости или жестокости. А аромат ее тела в достаточной степени явно далек
от того,
 что данный мужчина называет красотой. Скорее, по здравом размышлении,
он описал бы его как уродство, но благодаря нашему искусству такой аромат
легко сыграет на нервах его чувственной одержимости.
 Подлинную пытку бесовская Венера приносит, конечно, как любовница. Но
если пациент -- христианин, то, если как следует
 нашпиговать его всей этой чепухой про "неотвратимую и всепрощающую"
любовь, его можно женить на ней. А это -- дело стоящее. Ты потерпел неудачу
по части блуда и по части одинокого самоудовлетворения, но есть другие,
косвенные методы, позволяющие использовать человеческую похоть на его
погибель. Между прочим, они не только эффективны, но и восхитительно милы,
так как несчастье, вызванное ими, очень приятно и изысканно.
 Твой любящий дядя Баламут.
 

ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ

 
 Мой дорогой Гнусик!
 Да, период эротических искушений -- прекрасное время, чтобы напасть
заодно и на раздражительность подопечного. Можно даже направить главный удар
именно туда, если пациент думает. что это -- всего лишь "заодно". Но в это
время, как и во
 всякое иное, дорогу для нападения нужно готовить, затемняя при этом
разум.
 Люди гневаются не от простой неудачи, а от неудачи, воспринятой как
несправедливость. Чувство же несправедливости основывается на представлении,
что их законные требования не удовлетворены. Чем больше требований к жизни
предъявит подопечный (под твоим руководством), тем больше он будет ощущать
несправедливость и тем чаще он будет в плохом настроении. Ты, может быть,
обратил внимание на то. что он особенно сердится, когда время,
предназначенное им для собственных потребностей, у него отнимают.
Неожиданный посетитель, явившийся как раз тогда, когда он надеялся спокойно
провести вечер, или жена друга, болтающая, когда он собирался поговорить с
ее мужем, выведут его из равновесия. Пока что он не успел стать достаточно
злым или ленивым, чтобы ненавидеть эти маленькие требования гостеприимства
сами по себе. Они раздражают его, потому что он считает время своей
собственностью, и ему кажется, что его обкрадывают. Ты должен ревностно
охранять это странное предположение: "Мое время -- мое!" Пусть ему кажется,
 что он начинает каждый день как законный владелец двадцати четырех
часов. Пусть ему представляется тяжелым налогом та
 часть этой собственности, которую он оставляет на работе, и щедрым
пожертвованием -- та, которую он отводит на религию. И никогда не позволяй
ему усомниться в том, что совокупность времени каким-то таинственным образом
принадлежит ему сызмальства.
 Здесь перед тобой щекотливая задача. Тебе надо, чтобы он держался идеи,
столь нелепой, что даже мы не сумели ее оправдать. Твой подопечный не может
ни создать, ни удержать ни мгновения времени, оно дается ему даром; с таким
же успехом он вправе считать своими солнце и луну. Кроме того, теоретически
он готов всецело служить Врагу, и, если бы Враг лично предстал перед ним и
хотя бы на один день потребовал от него такого служения, он бы, разумеется,
не отказался. Для него не было бы бременем, если бы главная тягота этого дня
состояла в слушании разговоров какой-нибудь глупой женщины. И для него
необременительно до разочарования, если бы Враг дал ему полчаса, сказав: "А
сейчас иди и делай что хочешь". Задумайся он хоть на мгновение над своей
собственной идеей времени, даже он смог бы понять, что он каждый день именно
в такой ситуации. Когда я советую тебе лелеять в нем эту идею, это никак не
значит, что надо давать ему какой-нибудь убедительный аргумент. Таких
аргументов нет. Твоя задача -- вроде цензуры. Не разр
 ешай его мыслям касаться этого вопроса. Окружи его мраком, и пусть
среди мрака покоится молчаливое, неисследованное и сильное чувство: "Мое
время -- мое!"
 Вообще, чувство собственности всегда следует поощрять. Люди вечно
заявляют о своем праве собственности, что звучит
 одинаково смешно как на небесах, так и в аду. Мы же должны их в этом
поддержать. Основная причина современного вызова
 целомудрию в представлении людей, что они "собственники" своих тел,
этих глубоких и опасных владений, где пульсирует энергия, создавшая миры,
куда они помещены без их согласия, откуда их можно извлечь по Вражьей воле.
Положение такое, словно отец, из родительской любви, назвал малолетнего
принца правителем какого-нибудь края, которым в действительности управляют
мудрые советники, а тот вообразил, что ему на самом деле принадлежат города,
леса, урожаи, как принадлежат ему кубики в детской.
 Чувство собственности мы порождаем не только при помощи гордыни, но и
при помощи сдвига понятий. Мы учим не замечать
 разного значения притяжательных местоимений -- той отчетливой градации,
которую нетрудно увидеть, сопоставив выражения
 "мои сапоги", "моя собака", "моя горничная", "моя жена", "мой
начальник" и "мой Бог". Мы учим сводить эти значения к тому, которое
присутствует в выражении "мои сапоги". Даже ребенка можно приучить, чтобы он
говорил "мой медвежонок" не в смысле "старый, любимый и живой, с которым у
меня совершенно особые отношения" (ибо это именно то, чему учит их Враг,
если мы не будем бдительны), а "тот, которого я могу разорвать в клочья,
если захочу". Что же касается другого конца шкалы, мы приучаем людей
говорить "мой Бог" в смысле, не совсем отличающемся от "мои сапоги", то есть
имея в виду "Бога, к Которому я взываю на богослужениях" или "у Которого я
так хорошо устроился".
 А смешнее всего, что "мое" в полном смысле слова человек не может
сказать ни о чем! В конце концов отец наш или Враг
 скажут "мое" обо всем существующем, в особенности -- о каждом человеке.
Не беспокойся, они еще узнают, кому принадлежит их время, их души и тела, --
уж в любом случае не им. В настоящее время Враг с присущим Ему педантизмом
говорит "Мое" на том основании, что Он все сотворил. Отец наш надеется тоже
в конце концов сказать "мое" обо всем, но по более реалистической причине --
потому, что мы победим.
 Твой любящий дядя Баламут.
 

ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ВТОРОЕ

 
 Мой дорогой Гнусик!
 Итак, твой подопечный влюбился, причем наихудшим для нас образом, и в
девушку, даже не упомянутую в списке, который
 ты прислал. Тебе, вероятно, интересно узнать, что маленькое
недоразумение между мной и тайной полицией, которое ты старался создать по
поводу некоторых неосторожных выражений в одном из моих писем, теперь
позади. Если ты надеялся таким образом подсидеть меня, ты просчитался. Ты
поплатишься за это, как и за все остальные свои ошибки. А пока я прилагаю
небольшую брошюру, только что изданную и посвященную новому исправительному
дому для нерадивых искусителей. Она богато иллюстрирована, и ты не найдешь в
ней ни одной скучной страницы.
 Я отыскал досье этой девушки и в ужасе от того, что обнаружил. Она не
просто христианка -- она из самых гнусных! От-
 вратительная, подлая, глупо-улыбчивая, скромная, молчаливая, тихая как
мышка, ничтожная как мокрая курица, девственная, истое дитя! Какая гадость!
Меня просто тошнит. Ее досье читать просто противно. С ума сойти, до чего
мир испортился. В прежние времена мы послали бы ее на арену, на растерзание
зверям. Такие, как она, только на это и годятся. Правда, от нее и там было
бы мало пользы. Она -- двуличная обманщица (знаю я тихих): вид такой, будто
готова упасть в обморок при виде капли крови, а умрет, гадюка, с улыбкой на
губах. Да, законченная обманщица -- выглядит строгой, а сама полна
остроумия. Она из тех, которым даже я мог бы показаться смешным! Мерзкая,
бесцветная, маленькая жеманница, а готова броситься в объятия этого болвана
при первом же зове. Почему Враг не поразит ее хоть за это, если Он уж так
помешан на девственности, чем смотреть и улыбаться?
 В глубине души Он гедонист. Все эти посты и бдения, костры и кресты --
лишь фасад. Пена на морском берегу. А на просторе Его морей -- радость и
снова радость. И Он даже этого не скрывает. В Его деснице, видите ли, вечное
блаженство. Тьфу! Мне кажется, тут нет и намека на ту высокую и мрачную
мистерию, до которой мы восходим в Мрачном Видении. Он вульгарен, Гнусик! У
Него буржуазная душа. Он заполнил весь мир, весь Свой мир Своими же
радостями. Люди целый день занимаются тем, что отнюдь не вызывает у Него
возражений: купаются, спят, едят, любят друг друга, играют, молятся,
работают. Все это надо исказить, чтобы оно пошло на пользу нам. Мы трудимся
в крайне невыгодных условиях. Ничто естественное само по себе не работает на
нас. (Однако это не извиняет тебя. Я вскоре собираюсь за тебя взяться. Ты
всегда ненавидел меня и дерзил когда только мог.)
 Потом твой подопечный, конечно, познакомится со всей семьей этой девицы
и со всем ее кругом. Неужели ты не понимаешь,
 что даже в дом, где она живет, ему нельзя войти? Все это место
пропитано жутким смрадом. Садовник и тот пропитался, хотя он там всего пять
лет. Гости, приехавшие с субботы на воскресенье, уносят с собой этот запах.
Кошка и собака заражены им. Этот дом хранит непроницаемую тайну. Мы уверены
(иначе и быть не может), что каждый член семьи каким-то образом
эксплуатирует других, но мы никак не можем разузнать, в чем там дело. Они
так же ревностно, как и Сам Враг, оберегают тайну о том, что скрывается за
обманом, называемым бескорыстной любовью. Весь этот дом и сад -- сплошное
бесстыдство. Они до тошнотворности напоминают то описание Небес, которое
принадлежит перу одного из их поэтов; "Тот край, где жизнь царит и воздух
дышит мелодией и тишиной".
 Мелодия и тишина... До чего я их ненавижу! Как благодарны мы должны
быть за то, что с тех пор, как отец наш вступил ад (а это было много раньше,
чем оказалось бы по человеческим данным), ни одного мгновения адова времени
не было отдано этим отвратительным силам. Все заполнено шумом -- великим,
действенным, громким выражением победы, жестокости и силы! Шум и только шум
способен защитить нас от глупого малодушия, безнадежных угрызений совести и
неисполнимых желаний. Когда-нибудь мы превратим Вселенную в один сплошной
шум. На земле мы сделали большие успехи. Под конец мы заглушим все мелодии и
всю тишину небес. Я полагаю, что мы еще недостаточно громки. Но наука
движется вперед. Ну а ты, отвратительный, ничтожный...
 (Здесь манускрипт прерывается, потом -- - другой почерк..)
 В пылу литературного рвения я обнаружил, что нечаянно позволил себе
принять форму большой сороконожки. Поэтому я
 диктую продолжение своему секретарю. Теперь, когда превращение
совершилось, я узнаю его. Оно периодически повторяется. Слух о нем достиг
людей, и искаженная версия появилась у их поэта Мильтона с нелепым
добавлением, будто такие изменения облика "в наказание" наложены на нас
Врагом. Более современный писатель по имени Шоу понял, в чем здесь дело:
превращение происходит изнутри и его должно считать блестящим проявлением
той Жизненной Силы, которой поклонялся бы отец наш, если бы он мог
поклоняться чему-либо, кроме самого себя. В своем нынешнем виде я еще больше
жажду увидеть тебя и обнять крепко, крепко, крепко.
 Подписано: Подхалим
 по поручению его Преисподнего Адородия Баламута.
 

ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЕ

 
 Мой дорогой Гнусик!
 Через эту девушку и ее отвратительную семью твой подопечный каждый день
знакомится со все новыми христианами, и при
 этом -- весьма умными. Теперь будет нелегко устранить духовные интересы
из его жизни. Ну ладно, постараемся их извратить. Без сомнения, ты часто
превращался в ангела света на тренировках. Что ж, пришло время сделать это и
перед лицом Врага. Мир и плоть обманули наши надежды. Остается третья
возможность. Если она приведет к хорошим результатам, победа будет -- высший
сорт. Низринутый святой, фарисей, инквизитор или колдун доставляют аду
больше радости, чем такие заурядности, как тиран или развратник.
 Прощупав новых друзей твоего пациента, я считаю лучшим местом нападения
пограничную область между богословием и политикой. Многие из его новых
друзей ответственно подходят к социальным следствиям религии. Само по себе
это плохо. Но и этим можно воспользоваться на благо.
 Ты обнаружишь, что многие социально-христианские писатели считают, что
уже на ранней стадии развития христианство
 начало искажаться и отходить от доктрины Своего Спасителя. С помощью
этой идеи мы снова и снова поощряем то представление об "историческом
Иисусе", к которому различные ученые приходят, устраняя "позднейшие вставки
и искажения", и которым затем пользуются, противопоставляя его всякому из
христианских преданий. В прошлом поколении мы поддерживали концепцию
"исторического Иисуса" на либеральных и гуманистических основах. Теперь мы
выдвигаем нового "исторического Иисуса" по линии марксизма, мировой
катастрофы и революции. У этих концепций (а мы собираемся менять их примерно
каждые тридцать лет) множество достоинств. Во-первых, все они направляют
благоговение человека на несуществующее, ибо каждый "исторический Иисус"
неисторичен. Письменные источники говорят то, что в них сказано, и к этому
ничего нельзя добавить. Поэтому после каждого "исторического Иисуса"
приходится что-то вытягивать из них, преуменьшая одни стороны и
преувеличивая другие, а также строя гипотезы (мы научили людей называть их
"блестящими"), з
 а которые никто не дал бы ни гроша, но которых достаточно для появления
целой плеяды новых Наполеонов,
 Шекспиров и Свифтов в осенней рекламе любого издательства. Во-вторых,
все эти концепции измеряют значение своего "исторического Иисуса"
какой-нибудь специфической теорией, которую Он якобы провозгласил. Он должен
быть "великим человеком" в современном смысле этих слов, то есть человеком,
утверждающим что-нибудь сумасбродное, чудаком, предлагающим людям панацею.
Так мы отвлекаем людей от того, кто Он и что Он сделал. Снач