62. (1) Р��обрались с духом для такого боя, но теперь их

негодование подогревалось тем, что другое войско придет в Город с победой,

а над ними по-прежнему будут глумиться враги. (2) Когда же, если не теперь,

они отомстят врагу за позор? Как только консул заметил в лагере ропот, он

собрал воинов. "Вы, я думаю, слышали,- сказал он,- о подвигах, совершенных

на Альгиде. Войско свободного народа достойно показало себя. Благоразумием

консула и доблестью воинов была добыта победа. (3) А что касается меня, то

я уповаю лишь на разум и мужество, каким вы, воины, поделитесь со мной. Мы

можем извлечь выгоду, оттягивая войну, а можем и быстро закончить ее. (4)

Если придется тянуть, то я, следуя прежнему моему начертанию, добьюсь того,

что ваши надежда и доблесть будут крепнуть день ото дня. Если же вам

достанет мужества для решающей схватки, тогда киньте боевой клич, пусть

прогремит голос воли и доблести вашей!" (5) Тут поднялся такой

оглушительный крик, что консул тотчас согласился с требованиями воинов и

постановил назавтра вести их в бой. Остаток дня ушел на подготовку оружия.

     (6) На следующий день, едва увидав, что римское войско стоит наготове,

выступили и заждавшиеся сражения сабиняне. То была битва, какие бывают

между уверенными в своих силах противниками, один из которых навек

прославлен прежними победами, другой воодушевлен одержанной недавно. (7)

Сабиняне с умом распорядились своими силами: уравняв свое войско с

неприятельским, они придержали две тысячи воинов, которым приказано было в

разгар боя потеснить левое крыло римлян. (8) Но, когда напавшие сабиняне

стали теснить почти окруженное крыло, около шестисот всадников двух

легионов спешились, бросились наперерез уже отступающим соратникам,

отбросили врага и воодушевили пехотинцев, сперва подвергнув себя равной с

ними опасности, а потом заставив их устыдиться. (9) Стыдно же им было

оттого, что всадники, сражаясь верхом и в строю, даже в рукопашном бою

превзошли пехотинцев.

63. (1) Вот уже снова идут в бой пехотинцы и, заняв свое место в строю, не

только выравнивают ход битвы, но и наносят урон правому крылу сабинян. (2)

Всадники под прикрытием пехоты вернулись к своим коням. Весть об одержанной

победе всадники немедленно передали остальному войску и ринулись на врага,

изрядно напуганного поражением наиболее сильного своего крыла. Никто в том

бою не мог сравниться доблестью с конницей. (3) Консул наблюдал за всеми,

поощряя храбрых, стыдя уклоняющихся от сраженья: эти тотчас становились

образцом мужества, ибо страх позора поднимал их дух так же, как других -

похвала. (4) С новой силой прогремел воинский клич, римляне, ринувшись

разом, оттеснили врага, а потом уже ничто не могло сдержать их натиска.

Разбежавшиеся сабиняне оставили лагерь на разграбление римлянам. Те,

однако, захватили не имущество союзников, как на Альгиде, а то, что было

похищено у них самих во время вражеских набегов.

    (5) Несмотря на двойную победу консулов в двух разных сражениях, сенат,

поскупясь, назначил благодарственное молебствие в честь обоих консулов на

один день. Народ же сам пришел молиться на другой день, и это

неупорядоченное народное молебствие отмечено было еще большим рвением. (6)

Консулы договорились, что каждый из них подойдет к Городу в свой день, и

после этого призвали сенат на Марсово поле. Знатнейшие сенаторы

возмутились, что консулы докладывают о своих подвигах здесь, среди воинов,

с целью внушить страх сенату. (7) И тогда консулы, чтоб лишить их повода

для обвинений, призвали сенаторов перебраться на Фламиниев луг, где теперь

храм Аполлона, то есть на то место, которое уже в то время было посвящено

Аполлону107. (8) Но после того, как сенаторы единогласно отказали консулам

в триумфе, народный трибун Луций Ицилий внес этот вопрос на рассмотрение

народа, чему многие воспротивились, (9) а больше всех - Гай Клавдий,

заявивший, что консулы желают отметить триумф не над врагами, а над

сенаторами и вместо награды за доблесть требуют благодарности за частные

услуги трибунам. Никогда еще триумф не присуждался народным собранием, этим

всегда полностью ведал сенат. (10) Даже цари, мол, не умаляли достоинства

высшего сословия. Пусть и трибуны знают границы своей власти и не пытаются

отменить решения государственного совета. Государство останется свободным,

а законы - одинаковыми для всех, только если каждое сословие сохранит свои

права и не утратит своего достоинства.

    (11) Несмотря на то что многое в таком же роде было высказано

остальными знатнейшими сенаторами, предложение Ицилия было принято всеми

трибунами. Тогда впервые триумф был утвержден велением народа без

утверждения сената.

64. (1) После этой победы своеволие народных трибунов дошло до того, что

они сговорились остаться в своей должности на новый срок, а чтобы

властолюбие их не бросалось в глаза, предложили также продлить срок

консульских полномочий. (2) Оправдывались они тем, что-де сенаторы, унижая

консулов, подрывают и права народных трибунов. (3) А что будет, если,

избрав консулами своих единомышленников, сенаторы с их помощью начнут

борьбу против новых трибунов прежде, чем законы войдут в силу? Ведь не

всегда же консулами будут Валерии и Горации, которым свобода плебеев дороже

собственной выгоды.

    (4) По счастливому стечению обстоятельств жребий председательствовать

на выборах выпал тогда Марку Дуиллию, человеку предусмотрительному и

понимавшему, что продление полномочий неминуемо вызовет ненависть к

трибунам. (5) После того как на его отказ поддержать старых трибунов те

выдвинули требование, чтобы он либо позволил провести свободное голосование

по трибам, либо уступил председательство своим товарищам, которые будут

руководствоваться законом, а не пожеланиями патрициев, (6) Дуиллий,

настаивая на своем, призвал консулов к трибунским скамьям и, задав им

вопрос об их намереньях, услышал, что консулов они хотят избрать новых.

Тогда вместе с ними - любезными народу защитниками нелюбезного народу

решения - он и явился на собрание. (7) У консулов, представших перед

народом, вновь спросили о том, как поступят они, если римский народ,

памятуя и о возвращенной ими дома свободе, и об их подвигах на войне, вновь

сделает их консулами; и, когда они своего решения не изменили, (8) Дуиллий

им воздал хвалу за твердое их желание ни в чем не уподобиться децемвирам и

открыл выборы народных трибунов. Но после того, как было избрано пять

народных трибунов, а другие соискатели из-за откровенных притязаний девяти

старых трибунов не набрали голосов в трибах, он распустил народ и больше на

выборы не призывал. (9) Он, по его словам, следовал закону, который вовсе

не определяет числа трибунов, лишь бы только они вообще избирались, но

велит тем, кто вступил в дожность, самим выбрать себе сотоварищей. (10)

Дуиллий прочитал слова закона: "Предлагается десять народных трибунов. Если

сегодня вы изберете меньшее число народных трибунов, тогда пусть те, кого

они сами выберут себе в товарищи, в соответствии с этим законом считаются

такими же народными трибунами, как те, кого вы сами сегодня избрали". (11)

Дуиллий стоял на своем, отказываясь признать право на существование в

государстве пятнадцати народных трибунов, и, пересилив наконец своих

властолюбивых товарищей, сложил с себя полномочия, чем угодил и отцам и

простому народу.

65. (1) Новые народные трибуны, выбирая себе сотоварищей, уважили волю

сенаторов выбором двух патрициев и бывших консулов - Спурия Тарпея и Авла

Атерния108. (2) Консулами стали Спурий Герминий и Тит Вергиний Целимонтан

[448 г.], которые не слишком старались принять сторону патрициев или

плебеев, зато не знали тревог ни в домашних делах, ни в военных. (3)

Народный трибун Луций Требоний злобствовал на патрициев за то, что те, по

его словам, своими каверзами мешали трибунам выбрать его себе в товарищи, и

внес на рассмотрение закон, (4) предписывающий тому, кто избирает народных

трибунов, не закрывать выборов до тех пор, пока не наберется десяти

трибунов. Его прозвали Непреклонным, ибо весь срок трибунских полномочий он

посвятил преследованию патрициев.

    (5) Ставшие затем консулами Марк Геганий Мацерин и Гай Юлий [447 г.]

пресекли распрю между трибунами и патрицианской молодежью, не посягнув на

полномочия трибунов и не поступившись достоинством патрициев. (6)

Приостановив объявленный и вызвавший было волнения набор против вольсков и

эквов, консулы уверяли плебеев, что только согласие в Риме обеспечивает мир

с соседями, которых воодушевляют на войну распри между согражданами. (7)

Так забота о мире стала предлогом к сохранению внутреннего согласия. Но

одно из сословий вечно раздражала сдержанность другого, и утихомирившихся

плебеев начали притеснять молодые патриции. (8) Уже первые попытки трибунов

помочь обиженным успеха не принесли, а потом перестала соблюдаться и

собственная неприкосновенность трибунов, которых в последние месяцы,

пользуясь тем, что к концу года власть несколько ослабевает, неотступно

преследовали их сильные противники. (9) Плебеи возлагали теперь надежды

лишь на трибунов, подобных Ицилию; по их словам, те, что были у них два

последних года, только назывались трибунами. (10) Знатнейшие сенаторы,

напротив, хотя и видели необузданность молодежи, все-таки, раз уж

приходится нарушить меру, предпочитали, чтоб у своих боевой дух был выше,

чем у противника.

    (11) Трудно, защищая свою свободу, соблюсти меру, пока под видом

сохранения равенства кто-то хочет возвыситься, чтоб угнетать другого, пока

люди пугают других, чтоб не бояться самим, пока, отражая обиду, мы

причиняем ее другим, как будто этот выбор между насилием и страданием

неизбежен.

66. (1) Избранные затем консулами Агриппа Фурий и в четвертый раз Тит

Квинкций Капитолин [446 г.] избежали как волнений в городе, так и войны

внешней, хотя угрожало и то и другое. (2) Предотвратить раздоры между

согражданами было уже невозможно, ибо и плебеи, и трибуны, настроенные

против патрициев, превращали в настоящее сражение каждый вызов в суд

кого-либо из знатных людей. (3) В поднятом ими шуме эквы и вольски сразу

услышали призыв к оружию, да и собственные алчущие добычи вожди уверяли их

в том, что из-за неповиновения трибунов провалился набор, объявленный два

года назад, вот почему, мол, против них и не выслали войско. (4) Вольница

сделала римское войско неуправляемым, и Рим перестал быть для них общим

отечеством. Весь свой гнев и вражду к чужим они обратили против самих себя.

Междоусобица поможет нам передушить ослепших от бешенства волков. (5)

Объединив войска, враги опустошили сперва владения латинов, а потом, нигде

не встретив отпора, к полному восторгу зачинщиков войны, подошли под самые

стены Рима со стороны Эсквилинских ворот и к позору римлян, прямо на виду у

Города, начали опустошать окрестности. (6) После того как они всем войском

безнаказанно ушли, гоня перед собой добычу, назад в Корбион, консул

Квинкций созвал народ на собрание.

67. (1) Он произнес там, как говорят, такую речь: "Хоть я и не знаю за

собой никакой вины, квириты, однако, стоя здесь, перед вами, я испытываю

жгучий стыд. Отныне и вы знаете, и потомкам будет известно, что эквы и

вольски, слабей которых, может быть, одни только герники, в четвертое

консульство Тита Квинкция с оружием в руках безнаказанно подошли к стенам

Рима! (2) И, хотя то, как мы живем, давно уже не может предвещать ничего

хорошего, если бы только я мог узнать, что именно в этом году меня ждет

такой позор, я бы спасся от него изгнанием или смертью, лишь бы избавиться

от консульского звания. (3) И если бы вчера с оружием перед нашими воротами

встали настоящие воины, то в мое консульство мог бы пасть Рим. Хватит

почестей, незачем жить. Следовало бы мне умереть, когда в третий раз я был

консулом. Но кого, однако же, осмелились презреть ничтожнейшие из наших

врагов? (4) Нас, консулов, или вас, квириты? (5) Если виноваты мы, отнимите

у нас власть, а если этого мало, покарайте нас. Если же вина лежит на вас,

то не найти таких богов и людей, которые взыскали бы с вас за ваши

прегрешения: лишь вам самим надлежит раскаяться в них. Но враги презирали

не вашу трусость и полагались не на свою доблесть: слишком часто бывали они

разгромлены, оставляли лагеря, отдавали в уплату земли, проходили под

ярмом, чтобы не знать себя и вас. (6) Разлад между сословиями, раздоры

между патрициями и плебеями губительны для Города. Когда мы не ведаем

границ нашей власти, а вы - вашей вольности, вам внушают отвращение

представители патрицианской, а нам - плебейской власти - вот что вселяет

смелость в этих наших врагов. Во имя богов, чего еще вы хотите? (7) Вы

пожелали народных трибунов - мы уступили, чтобы сохранить согласие, вам

понадобились децемвиры - мы допустили их избрание, децемвиры вам опротивели

- мы заставили их отказаться от власти. (8) Но и, сделавшись частными

людьми, они остались жертвой вашей злобы, а мы позволили этим родовитейшим,

отмеченным высшими почестями мужам умирать и отправляться в изгнание. (9)

Вы снова пожелали избрать народных трибунов - и избрали их. Консулами стали

ваши сторонники, и эти представители патрицианской власти, враждебные самим

патрициям, стали нашим даром вам, плебеи. Заступничество трибунов, право

обжалования перед народом, обязательность постановлений простого народа для

патрициев - во имя равенства перед законом мы терпеливо сносим попрание

наших прав. Куда приведут раздоры? (10) Когда станет единым Город, когда мы

сможем сказать, что это общее наше отечество? Побежденные, мы держимся

спокойнее вас, победителей. (11) Так не довольно ли вам страха, который вы

нам внушаете? Угрожая нам, вы заняли Авентин, угрожая нам, захватили

Священную гору, вот и Эсквилинской холм почти уже взят вольсками, но никто

не сбросил карабкающегося по склону врага, потому что оружие в ваших руках

повернуто против нас.

68. (1) Вот вы тут осадили курию, сделали форум небезопасным, наполнили

темницу знатнейшими людьми, так выйдите-ка с тою же храбростью за

Эсквилинские ворота, (2) или, если не отваживаетесь, поглядите со стен, как

огню и мечу предают ваши поля, как угоняют добычу, как дымятся подожженные

повсюду дома! (3). А ведь общему делу от этого приходится еще хуже: горят

поля, осажден Город, военная слава досталась врагам! Что дальше? В каком

состоянии ваши собственные дела? Вот вы узнаете каждый о понесенном ущербе.

Откуда и чем вам здесь его восполнить? (4) Трибуны восстановят и отдадут

вам потерянное? Речей и слов для вас у них будет сколько угодно, и

обвинений против знати, и законов один лучше другого, и сходок. Но ведь с

этих сходок никто из вас никогда не возвращался домой обогащенным или

осчастливленным. (5) Приносил ли хоть кто-то из вас жене и детям

что-нибудь, кроме ненависти, обид и вражды - как общественных, так и

частных? Но вы не можете сами, своей безупречной доблестью, защитить себя

от этого и пользуетесь чужою помощью. (6) Клянусь, когда вы служили под

нашим, консулов, началом, а не трибунов, и не на форуме, а на войне, и крик

ваш приводил в трепет врага на поле брани, а не римских патрициев в

собрании, то вы с триумфом возвращались домой, к пенатам, нагруженные

добычей, обогащенные отнятой у врага землею, обласканные удачей, причастные

и общей славе, и той, что каждый снискал себе сам; а теперь вы позволяете

неприятелю уйти, унося с собою ваше добро. (7) Оставайтесь при своих

сходках, живите на форуме, но война, от которой вы прячетесь, неминуемо

настигнет вас. Вам трудно было выступить против эквов и вольсков, а война

сама пришла к воротам, и, если не отразить ее, она перекинется через стены,

захлестнет твердыню Капитолия и застигнет вас в собственном доме. (8) Два

года назад сенат приказал произвести набор и повести войско на Альгид, а мы

беззаботно сидим себе дома, по-бабьи чешем языки, радуясь наступившему миру

и не замечая в этой короткой передышке, что грядет война, еще опаснее

прежних. (9) Я знаю, есть речи приятней моей, но необходимость заставляет

меня говорить правду, а не любезности, даже если бы моя собственная природа

не требовала этого. Я хотел бы добиться вашего расположения, квириты, но

еще больше жажду я вашего спасения, что бы вы потом ни думали обо мне. (10)

Так уж устроено природой, что тот, кто перед толпою говорит о своем, ей

любезней того, кому ничто нейдет на ум, кроме общественной пользы. Может,

вы думаете, что эти угождающие толпе, эти радетели за народ, не давая вам

ни взяться за оружие, ни насладиться миром, подстрекают и смущают вас для

вашего блага? (11) Им выгодны только времена смут, они понимают, что при

согласии сословий им не видать ни почестей, ни барышей, они думают, что

лучше быть вождями бедствующих, чем совсем ничьими. (12) Но коль скоро вы

можете пресытиться и этим и захотите вернуть строй своих предков, то я

готов отдать голову на отсечение, если в несколько дней не разгромлю

разорителей наших полей, (13) не отниму у них лагерь и, отвратив от наших

ворот вызывающие теперь у вас содрогание бедствия войны, не поражу ими

вражеские города".

69. (1) Мало какому трибуну удавалось своей речью снискать у народа большее

расположение, чем добился тогда самый суровый из консулов. (2) Даже

молодежь, привыкшая считать уклонение от воинской службы в час опасности

лучшим оружием против патрициев, готова была к битвам. Беженцы из деревень,

израненные и ограбленные, рассказывали еще более ужасное, чем то, что

открывалось взорам, и весь Город переполнился гневом. (3) Когда собрался

сенат, взоры всех обратились к Квинкцию, единственному, кто мог спасти

величие Рима, кто, по мнению знатнейших сенаторов, сказал свое слово,

достойное консульского звания, достойное его прежних консульств, достойное

всей его жизни, часто отмечавшейся почестями, но еще чаще заслуживавшей их.

(4) По мнению сенаторов, одни консулы, предавая патрицианское достоинство,

льстили плебеям, другие, строго охраняя права своего сословия,

притеснениями ожесточали толпу, и только Тит Квинкций не забыл упомянуть в

своей речи ни о патрицианском величии, ни о согласии сословий, ни о тяжелых

временах. (5) Его и товарища его по консульству просили взять на себя

заботу о государстве, трибунов заклинали вместе с консулами отвести войну

от Города и плебеям внушили при столь тревожных обстоятельствах слушаться

сенаторов: это-де взывает к трибунам общее отечество, моля заступиться за

разоренные земли и почти захваченный Город. (6) С согласия всех был

назначен и проведен набор. Объявив в собрании, что теперь некогда

расследовать, все ли записались, консулы приказали юношам на следующий день

прибыть на Марсово поле, а для расследования, мол, придет время после

окончания войны, и тот, кто не найдет оправдания, будет считаться беглым.

(7) На следующий день явились все. (8) Каждая когорта избрала своих

центурионов, а во главе когорт было поставлено по два сенатора. Все это,

как рассказывают, сделано было так быстро, что знамена, в тот же день

извлеченные квесторами из казначейства109 и доставленные на Марсово поле,

были подняты еще до полудня и новое войско, в сопровождении немногих

когорт, составленных из опытных воинов-добровольцев, остановилось у

десятого камня110. (9) Уже на следующий день они увидели врага и близ

Корбиона перед их лагерем поставили свой. (10) А на третий день побуждаемые

- римляне злобой, те - отчаяньем и сознанием вины за столь частые мятежи111

без малейшего промедленья вступили в бой.

70. (1) Хотя оба консула располагали в войске одинаковыми полномочиями, ибо

это наилучший способ ведения больших дел, все же с согласия Агриппы вся

полнота власти была передана другому консулу, который, в ответ на

незлобивость и уступчивость, по-дружески делился с ним и замыслами, и

славою, возвышая того, кто не мог с ним равняться. (2) В бою Квинкций был

на правом крыле, Агриппа на левом, середина вверялась легату Спурию

Постумию Альбу, конница была отдана под начало другого легата - Публия

Сульпиция. (3) На правом крыле пехота отлично дралась против упорно

оборонявшихся вольсков. (4) Публий Сульпиций с конницей прорвал в середине

вражескую оборону. Хоть ему и можно было тем же путем вернуться к своим,

прежде чем неприятель поправит смешавшиеся ряды, но всадники предпочли

ударить во вражеский тыл и в мгновение ока рассеяли бы с двух сторон

войско, если б конница вольсков и эквов не навязала им боя. (5) Тогда

Сульпиций закричал своим, что медлить нельзя, что они отрезаны и будут

окружены, если только, отдав все силы, не справятся с неприятельской

конницей. (6) Мало прогнать врага, надо перебить людей и коней, дабы никто

не смог вернуться на поле битвы и снова вступить в бой. Да они и не смогут

сопротивляться тем, перед кем не устояла сомкнутая в тесные ряды пехота!

(7) И всадники вняли его словам. Одним ударом они смяли вражескую конницу:

многие попадали с коней, и их самих и лошадей их пронзали копьями. Так

завершилось сражение с конницей. (8) Напав после этого на пехотинцев,

всадники лишь тогда известили о своих подвигах консула, когда

неприятельское войско уже дрогнуло. Это известие воодушевило одерживавших

верх римлян и вызвало замешательство среди отступающих эквов. (9) Поражение

врагов началось в середине строя, где ряды обороны прорвала конница; (10)

потом консул Квинкций подавил сопротивление на левом крыле, и только на

правом дело еще требовало больших усилий. Тут Агриппа, молодой и горячий,

как только заметил, что в других местах дело идет лучше, чем у него, стал

выхватывать знамена у знаменосцев и даже, бросаясь вперед, швырять их в

сомкнутые неприятельские ряды. (11) Страшась позора112, воины ринулись на

врага. Так победа была уравновешена между всеми. Но тут от Квинкция пришло

известие, что он победил и грозит уже неприятельскому лагерю, но не хочет

туда врываться, пока не узнает, что бой выигран и на левом крыле; (12) Если

же Агриппа уже разбил врага, пусть присоединяется, чтобы все войско разом

овладело добычей. (13) Одержавший победу Агриппа прибыл поздравить

победителя Квинкция уже к неприятельскому лагерю. Мгновенно разогнав

немногих защитников, они без боя преодолели укрепления, а вышли оттуда с

войском, захватившим богатую добычу и к тому же вернувшим свое имущество,

отнятое неприятельскими набегами. (14) Мне известно, что консулы сами не

требовали триумфа, и сенат его им не предоставил, но я не имею сведений о

причине, из-за которой они пренебрегли этой почестью или не понадеялись на

нее. (15) Я полагаю, насколько позволяет давность случившегося, что

вследствие отказа сената почтить триумфом консулов Валерия и Горация,

снискавших славу победителей не только вольсков и эквов, но также и

сабинян, этим консулам стыдно было требовать триумф за свои подвиги,

вполовину меньшие совершенных теми, ведь, добейся они его, и могли бы

подумать, что в расчет были приняты сами люди, а не их заслуги.

71. (1) Слава одержанной над врагом победы была омрачена позорным

приговором, вынесенным в Риме по поводу спора союзников о границах. (2)

Ардеяне и арицийцы, изнуренные частыми войнами, которые велись из-за

спорных земель и наносили большой урон обеим сторонам, попросили римский

народ рассудить их. (3) Когда они явились для изложения дела и консулы

созвали народ, завязался продолжительный спор. Уже после того, как были

выслушаны свидетели и пора было созывать трибы, а народу приступить к

голосованию, поднялся некто Публий Скаптий, престарелый плебей, и сказал:

"Если мне, консулы, позволено высказаться о государственном деле, то я не

потерплю, чтоб народ оставался в заблуждении касательно этого спора". (4)

Консулы отказались выслушать его заявление как вздорное, но он кричал о

предательстве ими общего дела; консулы приказали прогнать Скаптия, и тот

воззвал к трибунам. (5) Трибуны, которыми толпа правит чаще, чем они ею, в

угоду жаждущим выслушать его плебеям позволили Скаптию говорить, что хочет.

(6) И тот стал рассказывать, что ему пошел уже восемьдесят третий год, а в

тех местах, о которых идет спор, он был на военной службе, но не юношей (то

был уже двадцатый его поход), и война тогда шла близ Кориол. Он, мол,

говорит о деле, многими по давности забытом. (7) Ему же врезалось в память,

что земля, о которой идет спор, входила во владения Кориол и после захвата

города стала по праву победителя общественным достоянием римского народа.

Поэтому его удивляют ардеяне и арицийцы, до поражения Кориол никогда не

предъявлявшие своих прав на эту землю, а теперь вознамерившиеся перехватить

ее у римского народа, произведенного ими из хозяина в третейские судьи. (8)

Ему уже недолго остается жить, но он не мог позволить себе не предъявить

своих прав на эту землю, к захвату которой он приложил руку, когда был

воином, и не возвысить свой голос, последнее оружие старика. Он

настоятельно советует народу из напрасной стыдливости не выносить приговора

против себя самого.

72. (1) Консулы, заметив, как тихо и с каким сочувствием слушают Скаптия,

призвали богов и людей в свидетели против этой гнусной затеи и пригласили

знатнейших сенаторов. (2) Вместе с ними они обходили трибы, заклиная народ

не совершать бесчестного поступка, который послужит образцом для худших

беззаконий, и, оставаясь судьями, не обращать в свою пользу спорный

предмет, ибо, даже если б судье и дозволено было преследовать собственную

выгоду, приобретение этой земли даст прибыль, неизмеримо меньшую того

убытка, который будет понесен, когда из-за бесчестного поступка от Рима

отпадут союзники. (3) Ущерб, который будет нанесен нашему доброму имени,

столь велик, что его и не измеришь: ведь об этом послы расскажут дома, об

этом узнают все - дойдет до союзников, дойдет и до врагов, какое огорчение

для одних, какая радость для других! (4) Вы думаете, у соседних народов

поверят, что все затеял этот старый Скаптий, торчащий на собраниях? В таком

вот виде он и прославится, а о римском народе станут говорить как о падком

на барыши клеветнике и захватчике имущества в чужом споре. (5) Видел ли

кто-нибудь судью по частному делу, чтоб он самому себе присуждал спорную

вещь? Даже сам Скаптий,. хоть в нем уже молчит совесть, такого не сделает.

В один голос твердили об этом консулы и сенаторы; (6) но верх взяла

алчность и пробудивший ее Скаптий. Созванные трибы объявили спорную землю

собственностью римского народа. (7) Утверждают, что и при других судьях все

было бы так же, но в таких обстоятельствах даже правота не могла бы смыть

позор с этого приговора, и римским сенаторам он был не менее гадок и горек,

чем ардеянам и арицийцам. Остаток года прошел спокойно - без волнений в

Городе и без угроз извне.