КНИГА 3

bidi-font-size:12.0pt; font-family:Arial;color:#336699'> 

1. (1) После захвата Антия1 консулами стали Тит Эмилий и Квинт Фабий [467

г.]. Это был единственный уцелевший из истребленного при Кремере рода

Фабиев. (2) Эмилий уже при первом своем консульстве ратовал за наделение

плебеев землею, а теперь, когда он сделался консулом во второй раз,

укрепились в своих надеждах и те, кто домогался принятия закона о разделе

земли, и трибуны взялись за дело в уверенности, что с помощью консула

сумеют добиться того, чему обыкновенно консулы и противились; консул не

отступал от своего замысла. (3) Землевладельцы и значительная часть

сенаторов роптали, что глава государства, усвоив замашки трибунов,

выказывает-де щедрость к народу за чужой счет, и всю свою ненависть

обратили с трибунов на консула. Предстояла жестокая борьба, не найди Фабий

решения, не ущемляющего ни одной из сторон: (4) в прошлом году под

верховным руководством Тита Квинкция у вольсков отняли много земли, (5) и

можно было вывести поселение в удобно расположенный приморский город Антий,

дабы плебеи получили свои наделы, землевладельцы не роптали, а в

государстве бы воцарилось согласие2. Так и решили. (6) Триумвирами для

раздачи наделов Фабий поставил Тита Квинкция, Авла Вергиния и Публия Фурия.

(7) Все, кто хотел получить землю, должны были объявить об этом. Но, как

водится, сама возможность сразу отбила охоту и желающих оказалось так мало,

что в число поселенцев пришлось включить вольсков3; большинство же пожелало

получить наделы не где-нибудь, а в Риме. (8) Эквы запросили мира у Квинта

Фабия, который пришел к ним с войском, но сами же и нарушили его внезапной

вылазкой в земли латинов.

2. (1) На следующий год [466 г.] Квинт Сервилий - он стал консулом вместе с

Спурием Постумием - был послан против эквов, но из-за болезней в войске не

начал военных действий, а простоял лагерем во владениях латинов. (2) Война

затянулась на третий год, когда консулами стали Квинт Фабий и Тит Квинкций

[465 г.]. Фабий был вне порядка4 назначен полководцем, так как именно он,

одержав однажды победу над эквами, дал им мир. (3) Он выступил, нисколько

не сомневаясь в том, что один звук его имени утихомирит эквов, и велел

послам объявить в собрании этого народа, что-де консул Квинт Фабий,

вернувшийся от эквов в Рим с миром, идет к ним из Рима с войной, взявши

оружие в ту же руку, которую прежде протягивал им для примирения. (4) Нынче

боги будут свидетелями против того, кто вероломно нарушил клятвы, а вскоре

и отомстят за это. Сам он, однако же, и теперь еще предпочитает, чтоб эквы

раскаялись по собственной воле и не пали жертвой войны. (5) Если они

раскаются, он-де обеспечит их безопасность, ведь его доброта им известна;

если же они хотят остаться клятвопреступниками, то войну им придется вести

не столько с неприятелем, сколько с разгневанными богами. (6) Слова эти

никого ни в чем не убедили, и послов чуть было не растерзали, а на Альгид5

против римлян было двинуто войско. (7) Когда об этом стало известно в Риме,

другой консул был вынужден оставить город, причем скорее вследствие

оскорбления, чем подлинной угрозы. Итак, два консульских войска в боевом

порядке пошли на врага, чтобы немедленно завязать сражение. (8) Но, так как

день уже был на исходе, кто-то из вражеского стана прокричал: (9) "Это не

война, а хвастовство, римляне, кто ж на ночь глядя готовится к бою! Для

предстоящей битвы нам нужен целый день. Возвращайтесь завтра на рассвете, и

мы сразимся, не бойтесь!"

    (10) Разозленные этими словами, римляне отошли в лагерь, и ночь

показалась им долгой отсрочкой сражения. Но все-таки они выспались и

подкрепились и, когда на следующий день рассвело, уже были готовы к бою;

вскоре явились и эквы. (11) Обе стороны сражались с ожесточением, римляне -

потому, что были исполнены ненависти и гнева, а эквы были готовы на все,

потому что осознали навлеченную на себя собственным проступком угрозу и

отчаялись снова войти в доверие к римлянам. (12) Однако они не устояли

перед натиском римлян и, разбитые, убрались в свои владения, нисколько не

склонившись к примирению, а необузданная толпа даже набросилась на

полководцев за то, что те вели сражение боевым порядком, в котором римляне

были искуснее; (13) эквы же сильны в опустошительных набегах и лучше ведут

войну множеством мелких отрядов, чем одним большим и сплоченным войском.

3. (1) И тогда, оставив в лагере прикрытие, эквы вторглись в римские

владения и этим вызвали столь великое смятение, что даже Город был охвачен

страхом. (2) Неожиданность нападения усугубляла этот страх, ведь всего

менее можно было опасаться, что побежденный и почти осажденный в лагере

неприятель станет думать о набеге, и вот трусливые поселяне, со страху

преувеличивая опасность, (3) прибежали в Город с воплями, что-де не

маленькие отряды занимаются грабежом и разбоем, но легионы неприятельских

воинов неудержимым потоком несутся на Рим. (4) Те, кто услышал от них эти

небылицы, пересказывали потом другим еще большую нелепицу. Суматохи и

криков "К оружию!" было не меньше, чем в захваченном городе - страха. (5)

По счастью, в Рим с Альгида вернулся консул Квинкций, что и послужило

лекарством против страха: подавив волнения и обвинив римлян в том, что те

боятся побежденного врага, он расставил у ворот караулы. (6) Затем Квинкций

созвал сенат, с его одобрения приостановил рассмотрение судебных дел6,

оставил Рим на попечение Квинта Сервилия и выступил на защиту римских

границ, но неприятеля не нашел. (7) У другого консула дела шли превосходно:

зная, где покажется отягощенный добычей и из-за этого потерявший боевой

порядок неприятель, он атаковал эквов, которых погубил их собственный

разбой. (8) Немногие враги избежали засады, а добыча была отнята у них

целиком. Восстановив рассмотрение судебных дел - на четыре дня оно было

приостановлено, - консул Квинкций возвратился в город.

     (9) Проведя перепись7, Квинкций принес очистительную жертву. Говорят,

по всеобщей переписи, насчитывались сто четыре тысячи семьсот четырнадцать

граждан, не считая вдов и сирот. У эквов же не произошло ничего достойного

упоминания: (10) они укрылись в городах, позволив жечь и опустошать свои

владения. Пройдя вдоль и поперек вражеские земли со своим грозным войском,

готовым опустошить все вокруг, консул возвратился в Рим, стяжав и славу, и

добычу.

4. (1) Затем консулами стали Авл Постумий Альб и Спурий Фурий Фуз [464 г.].

Некоторые вместо Фурия писали Фузий; говорю это, чтоб кто-нибудь не

подумал, что речь идет о другом человеке, а не о другом написании его

имени. (2) Очевидно было, что одному из консулов придется вести войну с

эквами. Вот почему эквы запросили помощи у эцетрийских вольсков; таковая

была охотно предоставлена - оба народа соперничали в постоянной ненависти к

римлянам, - и подготовка к войне пошла полным ходом. (3) Герники заметили и

донесли римлянам о том, что эцетрийцы перешли на сторону эквов. Под

подозрением было и поселение Антий, ведь по взятии города многие его

граждане перебрались к эквам; во время войны с эквами эти солдаты дрались

свирепее всех. (4) Когда наконец эквы были разбиты и укрылись в крепостях,

то сражавшиеся на их стороне воротились в Антий и сумели отколоть от римлян

и без того уже неверных поселенцев. (5) Сенату донесли о готовящемся

отпадении, и, пока еще решение не вполне созрело, консулам поручили вызвать

в Рим вождей этого поселения и расспросить, в чем там дело. (6) И, хотя те

явились без промедления и были представлены консулами сенату, они давали

такие ответы на заданные вопросы, что отправились восвояси под еще большим

подозрением, чем до прибытия в Рим.

     (7) Отныне не было сомнений в том, что предстояла война. Спурий Фурий,

которому выпало быть военным консулом, выступил против эквов, вторгшихся во

владения герников для грабежа; и, хотя он не представлял себе численности

врагов, которые никогда не показывались все вместе, опрометчиво ввел в бой

войско, уступавшее противнику в силе. (8) Получив отпор при первом же

нападении, оно воротилось в лагерь. Но положение не стало от этого менее

опасным, потому что на следующую ночь и на другой день лагерь осадила и

пошла на приступ такая сила, что невозможно было даже отправить в Рим

гонца. (9) О проигранном сражении и об осаде, в которую попал с войском

консул, сообщили герники, до того напугав этим известием сенаторов, что те

поручили консулу Постумию следить, чтобы государство не потерпело ущерба, а

сенатские постановления в таких выражениях принимались лишь в обстановке,

чреватой исключительной опасностью8. (10) Самого консула сочли необходимым

оставить в Риме для проведения набора всех, кто только способен носить

оружие, а вместо него отправить в лагерь подкрепление союзников под началом

Тита Квинкция. (11) Латинам, герникам и поселенцам Антия было приказано

составить войско из солдат непредвиденного набора - так называлось тогда

срочно собранное подкрепление.

5. (1) Превосходящие силы неприятеля действовали в те дни повсюду, нанося

одновременные удары с разных сторон в надежде измотать римлян, у которых не

было сил обеспечить круговую оборону. (2) Одновременно с осадою лагеря

часть неприятельского войска была послана опустошать римские владения, а

если повезет, попытаться захватить и Город. (3) Оборонять Рим должен был

Луций Валерий, тогда как консула Постумия послали для пресечения грабежей в

стране. (4) Ничто не осталось без внимания, позаботились обо всем: в Городе

расставлена стража, у ворот - караулы, вдоль стен - дозорные, и перед лицом

столь тревожных обстоятельств на несколько дней приостановлено было

судопроизводство.

    (5) Тем временем в лагере консул Фурий, поначалу легко выдерживавший

осаду, сделал вылазку через задние ворота и, хотя мог преследовать

утратившего бдительность неприятеля, замешкался в страхе, как бы по лагерю

не ударили с другой какой-нибудь стороны. (6) Но брат консула - легат

Фурий9 - вырвался слишком далеко и в упоеньи боя не заметил, что свои

отступают, а неприятель заходит с тыла. Отрезанный от своих, он тщетно

пытался проложить себе дорогу в лагерь и пал в ожесточенной рубке; консул

же, узнав о том, что брат его окружен, вновь устремился в бой, но выказал

больше безрассудства, чем осторожности, (7) затесавшись в самую гущу

сражавшихся, он был тяжело ранен и едва спасен теми, кто стоял рядом. (8)

Гибель легата и рана консула поколебали боевой дух римлян и еще больше

раззадорили врагов: их теперь не могло остановить никакое сопротивление,

тогда как запертые в лагере римляне оборонялись, не надеясь больше на свои

силы, и дело уже шло к гибельному исходу, не подоспей Тит Квинкций с

чужеземным подкреплением - войском латинов и герников. (9) Он подошел к

эквам с тыла, когда те уже нацелились взять лагерь, в неистовстве потрясая

отрезанной головой легата, но тут по данному издали знаку из лагеря была

предпринята вылазка, и значительная часть вражеского войска попала в

окружение. (10) В римских владениях бой был слабей, зато отступление эквов

- беспорядочней: Постумий, расставивший отряды в нескольких удобных для

нападения местах, ударил на эквов, когда те разделились, угоняя свою

добычу. Рассыпавшееся воинство стало быстро отступать, но наткнулось на

Квинкция, уже одержавшего победу и возвращавшегося вместе с раненым

консулом. (11) Тут уж войско консула, отлично проведя бой, отомстило за его

рану, за гибель когорт и легата. Обе стороны понесли в те дни большие

потери. (12) За давностью событий трудно с уверенностью назвать точное

число сражавшихся и убитых, однако Валерий Антиат решается подвести такие

итоги: (13) в стране герников пало пять тысяч восемьсот римлян, Авл

Постумий убил две тысячи четыреста эквов из тех, кто опустошал владения

римлян, те же, кто уже уходил с добычей и наткнулся на Квинкция, понесли

еще больший урон: из них истреблены были четыре тысячи, а если верить

Антиату и быть точным до конца - то четыре тысячи двести тридцать человек10.

     (14) По возвращении войска в Риме возобновилось судопроизводство. На

небе было видение - множество пылающих огней; и другие пугающие явления

можно было либо наблюдать воочию, либо рисовать со страху в собственном

воображении. Чтобы прогнать страхи, было назначено трехдневное празднество,

когда толпы мужчин и женщин наполняли храмы, моля богов о мире11. (15)

Войска латинов и герников были отпущены домой с благодарностью от сената за

безупречную службу. А тысяча антийских воинов, опоздавших с помощью - они

явились, когда сражение уже кончилось, - были отосланы домой, можно

сказать, опозоренными.

6. (1) Затем состоялись выборы; консулами стали Луций Эбуций и Публий

Сервилий [463 г.]. Они вступили в должность в секстильские календы, с

которых тогда начинался год12. (2) Время было тяжелое: как раз в тот год на

Город и окрестности напал мор, поразивший равно и людей, и скот13; мор

усиливался оттого, что из страха перед опустошительными набегами поселяне и

их стада были размещены в городе. (3) При таком скоплении всякого рода

живых существ горожане испытывали мучения из-за непривычной вони, поселяне

- из-за того, что ютились в тесных помещениях, где духота не давала

заснуть, а уход за больными и просто общение с ними распространяли заразу.

(4) И вдруг в Город, едва сносивший эту гибельную напасть, явились послы от

герников, сообщавшие о том, что вольски и эквы расположились в их землях

лагерем, откуда все войско совершало опустошительные набеги на владения

герников. (5) И не только сама малочисленность сената показала послам от

союзников, что силы римского государства подорваны мором, но также и

переданный им удручающий ответ, что пусть, мол, герники с латинами

защищаются самостоятельно: из-за внезапного гнева богов болезнь опустошает

Рим, но, если беда хоть немного отступит, римляне, как и в прошлом году и

как всегда, окажут союзникам помощь. (6) Союзники возвратились домой с

горестной вестью - куда горестней, чем та, с которой они отбывали: еще бы,

ведь им самим теперь нужно было выстоять в войне, в которой и с римской

поддержкой они едва б устояли. (7) Неприятель, однако, недолго оставался у

герников и ринулся оттуда во владения римлян, разоренные и без бедствий

войны. Не встретив на своем пути даже безоружных - ведь продвигались они не

только по незащищенной, но и по запустевшей местности, - неприятели

достигли третьего камня на Габийской дороге.

     (8) Римский консул Эбуций умер, а в его сотоварище Сервилии жизнь еле

теплилась, не оставляя надежд на выздоровление. Болезнь поразила

большинство знатных людей, большую часть сенаторов и почти всех, кто по

возрасту подлежал призыву на военную службу, так что не только для походов,

столь необходимых при нынешних обстоятельствах, но даже для караульной

службы сил не хватало. (9) Стражу несли сами сенаторы, насколько позволяли

им возраст и здоровье, а обходом сторожевых постов занимались плебейские

эдилы14: к ним теперь перешли и верховная власть, и консульское величие.

7. (1) В этом всеобщем запустении обезглавленному и обессиленному Городу

пришли на помощь боги и покровительница Рима - Фортуна, внушившая эквам и

вольскам мысль заняться не войной, а разбоем. (2) Они сочли безнадежным

делом не то что взять, но даже приблизиться к стенам Рима, и, еще издалека

завидев крыши Города на холмах, отказались от этого намерения, (3) а по

всему лагерю прокатился ропот, что-де не стоит попусту тратить время в этой

опустошенной и брошенной стране, среди падали и трупов, тогда как можно

двинуться в безопасные места, например в богатые добычей окрестности

Тускула; и вот, внезапно снявшись с места, они прошли стороной, пересекли

лабиканские земли и взошли на Тускуланские холмы. Здесь и разразились со

всей силою бедствия войны. (4) Тем временем герники и латины, движимые

состраданием и стыдясь не выступить против общего врага, рьяно наступавшего

на Рим, и не послать осажденным союзникам никакого подкрепления, соединив

свои войска, двинулись на помощь римлянам. (5) Не обнаружив там неприятеля,

они стали его выслеживать и встретили, когда тот уже спускался с

Тускуланских холмов в Альбанскую долину. Сраженье было неравным, и верность

союзников не принесла успеха.

    (6) В Риме от болезни умерло не меньше людей, чем погибло у союзников

на поле боя. Умер и другой консул, умерли прочие славные мужи, авгуры Маний

Валерий и Тит Вергиний Рутил, верховный курион15 Сервий Сульпиций; в полной

мере всю свою силу показала болезнь среди простого люда. (7) Не надеясь на

человеческие силы, сенат велел народу дать обеты богам: всем было

приказано, взяв жен и детей, идти и молить богов, чтоб смилостивились. (8)

То, к чему каждого понуждала своя беда, теперь почиталось общественным

долгом, и храмы заполнились людьми. Повсюду распростертые ниц матроны мели

волосами храмы, прося небожителей утолить свой гнев и положить конец чуме.

8. (1) Мало-помалу - по милости ли богов или потому, что миновало самое

трудное время года, - те, кто перенес болезнь, стали поправляться. Снова

предметом общей заботы сделались дела государства, а после нескольких (2)

периодов междуцарствия16 Публий Валерий Публикола, став интеррексом, на

третий день [462 г.] объявил консулами Луция Лукреция Триципитина и Тита

Ветурия (или, может быть, Ветузия) Гемина. (3) Они вступили в должность

консулов накануне третьего дня после секстильских ид17, когда государство

уже вполне окрепло и было в силах не только отразить нападение врага, но и

само начать войну. (4) Вот почему герникам, сообщившим о том, что

неприятели вторглись в их владения, была немедленно обещана помощь. Набрали

два консульских войска. Ветурий был послан начать войну с вольсками, (5)

Триципитин оставался в стране герников, охраняя их владения от грабежей.

Ветурий разбил и обратил неприятеля в бегство в первом же сражении; (6)

Лукреций же не заметил, как грабители перевалили за Пренестинские горы и

спустились в долину. Там они разорили окрестности Пренесты и Габий, а потом

повернули к Тускуланским холмам. (7) Сильный страх охватил и Рим, но вызван

он был скорее внезапностью нападения, потому что в Городе было довольно сил

для отражения неприятеля.

     Рим был оставлен на попечение Квинта Фабия. Вооружив молодежь, он

расставил караулы, обезопасив и успокоив Город. (8) Итак, неприятель грабил

ближайшие окрестности, не решаясь подступиться к Риму, но, когда,

развернувшись, двинулся назад, по мере удаления от вражеского города стал

терять бдительность и наткнулся на консула Лукреция, который заранее

разведал дороги и теперь стоял наготове в ожидании сражения. (9) Напав,

таким образом, из засады на перепуганного от неожиданности неприятеля,

римляне, хотя и уступали ему числом, разгромили и обратили в бегство

множество врагов, загнали их в ущелье, откуда невозможно было выбраться, и

окружили. (10) Там было истреблено чуть ли не все племя вольсков. В

некоторых летописях я нашел сведения о тринадцати тысячах четырехстах

семидесяти павших в бою и во время бегства, о тысяче семистах пятидесяти

взятых в плен живыми и о двадцати захваченных знаменах18: даже если это и

несколько преувеличенные сведения, перебиты там были действительно многие.

(11) Одержав победу, консул с богатой добычей вернулся в свой лагерь. Затем

оба консула объединили войска и эквы с вольсками собрали свои раздробленные

силы. Произошло третье за этот год сражение. И снова удача была на стороне

победителей, неприятель разгромлен, а лагерь его захвачен.

9. (1) Таким образом, римское государство вернулось в прежнее положение, но

военные успехи немедленно вызвали смуту в Городе. Народным трибуном был в

тот год Гай Терентилий Гарса. (2) Сочтя, что в отсутствие консулов трибуну

открыт путь к действиям, он несколько дней кряду обвинял перед плебеями

патрициев в высокомерии, но особенно ополчился он против консульской

власти, которую объявлял ненужной и нетерпимой в свободном обществе. (3)

Само-то имя не вызывает ненависти, но, по существу, она страшней даже

царской; (4) ведь вместо одного государя здесь - двое, и власть их

безгранична и безмерна: своевольные и необузданные, они карами внушают

плебеям страх перед законом. (5) Так вот, дабы не простирать это

владычество на вечные времена, он предлагает принять закон об избрании пяти

уполномоченных для составления законов о консульской власти, согласно

которым консулы пользовались бы лишь теми правами, какими наделит их народ,

и не считали бы законом собственные прихоти и произвол19.

     (6) Патриции опасались в отсутствие консулов попасть под ярмо нового

закона, и тогда Квинт Фабий, на чье попечение был оставлен Город, созвал

сенат и с такой страстью обрушился на само это предложение и на того, кто

его внес, (7) что и обоим консулам нечего было бы добавить к произнесенным

угрозам и брани, окажись они теперь возле ненавистного трибуна, которого

обвинили в злокозненном нападении на государство при первом же удобном

случае: (8) "Если бы боги в гневе наградили нас таким трибуном в прошлом

году, в разгар войны и чумы, мы не смогли бы остановить его. А ведь тогда -

после смерти двух консулов, в ослабленном болезнями Городе, при

расстройстве всех дел - внести закон об упразднении консульской власти

означало бы стать полководцем осаждавших Рим вольсков и эквов. И для чего

все это? (9) Разве за своевольное и жестокое обращение консула с любым

гражданином не может трибун вызвать консула в суд и обвинить его перед теми

самыми судьями, одним из которых оказался бы тот, кто стал жертвой

консульской жестокости. (10) Терентилий делает невыносимым и ненавистным не

консульское правление, но власть трибунов, уже примирившихся было с

патрициями и теперь вновь совращенных на прежний гибельный путь. (11) Не

уговаривая Гарсу прекратить то, что он начал, я прошу вас, трибуны, не

забывать о том, что вы наделены полномочиями для помощи отдельным

гражданам, а не для всеобщей погибели: вы избраны трибунами простого

народа, а не врагами отцов. (12) Нападки на наше брошенное на произвол

судьбы государство сделают нас жалкими, а вас - ненавистными. Речь идет об

уменьшении не ваших прав, но ненависти к вам. Договоритесь с вашим

товарищем отложить все это дело до возвращения консулов. Даже эквы с

вольсками, когда в прошлом году чума унесла обоих консулов, не стали

глумиться над нами и воздержались от нападения".

     (13) Трибуны переговорили с Терентилием, и предложение его было как

будто отложено, а на деле провалено; консулов же немедленно отозвали в Рим.

10. (1) Стяжав большую добычу и гораздо большую славу, вернулся Лукреций.

Слава же его возросла оттого, что тотчас по возвращении он разложил всю

добычу на Марсовом поле, чтобы каждый мог в течение трех дней уносить домой

то, что признает своим. То, что не нашло хозяина, распродали. (2) По общему

мнению, консулу полагался триумф, но дело было отложено из-за трибуна, не

дававшего покоя с новым законом, который и консулу казался более важным

делом. (3) Несколько дней кряду этот вопрос разбирался то в сенате, то в

собрании. Наконец трибун, подчинившись влиянию консула, отступился. Тогда

полководцу и войску воздали причитающиеся им почести: (4) за победу над

вольсками и эквами Лукреций был удостоен триумфа, вслед за полководцем

шествовали его легионы. Другому консулу присудили овацию, и он вошел в Рим

без войска20.

     (5) И на следующий год закон Терентилия, предложенный теперь уже всеми

трибунами, досаждал новым консулам, каковыми стали Публий Волумний и Сервий

Сульпиций. (6) В тот год [461 г.] в небе стояло зарево, а земля сотрясалась

страшными толчками21. Говорящая корова, в которую в прошлом году никто не

верил, теперь не вызывала сомнений. Среди прочих знамений упоминают о

падавших с неба кусках мяса и об огромной стае птиц, которые на лету

склевывали этот дождь, а то, что упало и рассыпалось по земле, не протухло

и по прошествии нескольких дней. (7) Через дуумвиров по священным делам

обратились к Сивиллиным книгам22: предсказано было, что угроза исходит от

собравшихся вместе чужеземцев, которые могут напасть на Город и погубить

его; было дано также предостережение не затевать смут. Трибуны обжаловали

его как умышленное препятствование закону, и теперь предстояла открытая

борьба.

    (8) Как вдруг, словно события обратились вспять, герники сообщают о

том, что эквы и вольски, несмотря на подорванные силы, вновь снаряжают

войско; главную ставку они делают на Антий, жители которого открыто

собираются и совещаются в Эцетрах; отсюда, по их словам, война берет начало

и силы. {9) Как только сенат был извещен об этом, объявили набор. Одному

консулу приказали идти на вольсков, другому - на эквов.

    (10) Но трибуны объявили войну с вольсками разыгранной на форуме

комедией, в которой была заготовлена роль и для герников: не умея отнять у

римлян свободу в открытом бою, они ловчат и лгут; (11) никто не поверит,

чтоб почти уничтоженные вольски и эквы по собственному почину вновь подняли

оружие, и вот выискался новый враг: (12) невинным антийцам объявляют войну,

а воевать будут римские плебеи. Обремененных оружием, консулы быстро

погонят их из Рима, мстя трибунам удалением, а вернее, изгнанием граждан;

(13) закон, таким образом, не пройдет, нечего и думать об этом, если только

плебеи, пока они еще дома, пока они еще не на военной службе, не

позаботятся о том, чтоб не попасть под ярмо и навсегда не лишиться Города.

(14) Было бы только мужество, а силы найдутся: все трибуны уверены в этом.

Ничто не угрожает нам извне, и никаких трудностей тоже нет: в прошлом году

боги позаботились о том, чтоб народ смог защитить свободу. Так сказали

трибуны.

11. (1) На глазах у них консулы расставили в противоположной стороне форума

кресла и начали набор. Туда, увлекая за собой собравшуюся толпу, сбежались

трибуны. Кое-кого вызвали как бы для выяснений, но тотчас применена была

сила. (2) Кого бы по приказу консула ни хватал ликтор, трибун повелевал

отпустить; стремление соблюсти личные права нарушило порядок, каждый

полагался на себя, и желаемое приходилось вырывать силой.

    (3) Точно так же, как вели себя, запрещая набор, трибуны, действовали

сенаторы, не допуская голосования о законе, который предлагался народному

собранию всякий раз, как оно созывалось. (4) Драка начиналась всегда с

того, что всякий раз, как трибуны приказывали народу разойтись для

голосования, патриции отказывались двигаться с мест. Знатнейшие почти не

принимали в этом участия, ибо дело вершил не разум, а наглый произвол.

    (5) По большей части в стороне держались и консулы, чтоб при таком

обороте дела не было как-нибудь оскорблено их достоинство.

    (6) Больше других своей знатностью и силой кичился в то время статный

юноша Цезон Квинкций. К тому, чем наградили его боги, он присовокупил

блестящие подвиги на войне и красноречие на форуме, так что никто в Риме не

мог считаться ни более храбрым, ни более речистым. (7) Появляясь среди

патрициев, он выделялся из всех, в его голосе и силе словно бы воплощались

все консульства и диктатуры. Он в одиночку сдерживал натиск трибунов и

неистовство народа. (8) Под его предводительством с форума нередко

прогоняли трибунов, расталкивали и обращали в бегство толпу;

сопротивлявшихся избивали и выгоняли, сорвав с них одежду, и не оставалось

сомнений, что если он и впредь так будет себя вести, то закон не пройдет.

    (9) И тут, при почти полном замешательстве остальных трибунов, один из

них, Авл Вергиний, обвинив Цезона в уголовном преступлении23, вызывает его

в суд. Но это вовсе не устрашило, а только распалило неукротимый дух

Цезона; он стал еще непримиримее к предложенному закону, возмутил народ и

пошел настоящей войной против трибунов. (10) Обвинитель не сдерживал

обвиняемого, позволив ему самому возбудить против себя ненависть и дать

новые доказательства своей виновности: закон вносился на обсуждение уже не

затем, чтобы быть принятым, а чтобы раздразнить опрометчивого Цезона. (11)

К тому же многие необдуманные слова и поступки молодежи приписывались

Цезону, ибо только его и считали на них способным. Но противодействие

закону не прекращалось. (12) Авл же Вергиний все твердил народу: "Неужто

вам непонятно, квириты, что нельзя одновременно числить Цезона среди

сограждан и получить желанный закон? (13) Да что говорить о законе! Ведь он

отнимает у вас свободу, превосходя гордыней всех Тарквиниев. Вы дождетесь,

что тот, кто, будучи частным лицом, благодаря своей силе и наглости ведет

себя как царь, сделается консулом или диктатором!" Многие соглашались с

ним, жалуясь на нанесенные побои и требуя от трибуна, чтобы тот довел дело

до конца.

12. (1) Приближался день суда, и люди, казалось, уверовали в то, что от

осуждения Цезона зависит их свобода. Только это и заставило его, вызывая

еще большую ненависть, кое-кого просить о помощи. С ним пришли его близкие,

первые люди государства. (2) Тит Квинкций Капитолин, трижды бывший

консулом, много говорил о своих и рода своего подвигах, чтобы объявить, (3)

что никогда еще ни в роду Квинкциев, ни в целом Риме не было человека, от

природы наделенного такой доблестью. Цезон, говорил он, уже в самом начале

своей воинской службы на его глазах вступал в единоборство с неприятелем.

(4) Спурий Фурий рассказал, как Цезон, будучи послан Квинтом Капитолином, в

трудный час подоспел к нему на выручку: "Никому не обязан я так, как ему,

спасением дела". (5) Консул прошлого года Луций Лукреций, чья слава еще не

успела померкнуть, заявил, что делит свои заслуги с Цезоном, вспомнил о

боях, перечислил подвиги его в походах и сражениях, просил и настаивал на

том, что (6) столь замечательного, щедро одаренного природой и судьбой

юношу, призванного занять выдающееся место в любом государстве, куда бы он

ни пришел, предпочтительней числить в своих, а не в чужих согражданах. (7)

Его горячности и дерзости, вызывающих теперь неприязнь, с возрастом убудет,

а рассудительность, в которой он так нуждается, день за днем прибывает;

чтоб порочность его истощилась, а доблесть созрела, такому человеку надобно

дать состариться в Риме.

    (8) Среди защищавших Цезона был и отец его, Луций Квинкций, по

прозванию Цинциннат, который просил простить его сыну ошибки молодости и,

чтобы перечнем сыновних заслуг не усугубить ненависти, умолял помиловать

его и напоминал о том, что сам он, Цинциннат, ни словом ни делом ни перед

кем не провинился. (9) Одни не слушали эти мольбы - кто из застенчивости,

кто из страха, другие в ответ жаловались сами, выставляя следы побоев, и их

злоба предвещала приговор.