ПЕСНЬ ПЯТНАДЦАТАЯ

                     1 Сочувственная воля, истекая

                       Из праведной любви, как из дурной

                       И ненасытной истекает злая,

                     4 Прервала пенье лиры неземной,

                       Святые струны замиряя властно,

                       Настроенные вышнею рукой.

                     7 Возможно ль о благом просить напрасно

                       Те сущности, которые, чтоб дать

                       Мне попросить, умолкли так согласно?

                    10 По праву должен без конца страдать

                       Тот, кто, прельщен любовью недостойной,

                       Такой любви отринул благодать.

                    13 Как в воздухе прозрачном ночи знойной

                       Скользнет внезапный пламень иногда

                       И заставляет дрогнуть взор спокойный,

                    16 Как будто передвинулась звезда,

                       Хоть там, где вспыхнул он, светил держава

                       Цела, а сам он гаснет без следа, -

                    19 Так от плеча, простершегося вправо,

                       Скользнула вниз, вдоль по кресту нисшед,

                       Одна из звезд, чья там блистает слава.

                    22 И с ленты не сорвался самоцвет,

                       А в полосе луча промчался, светел,

                       Как блещущий за алебастром свет;

                    25 Так дух Анхиза страстно сына встретил,

                       В чем высшая нас уверяет муза,

                       Когда его в Элисии заметил.

                    28 "О sanguis meus, о superinfusa

                       Gratia Dei, sicut tibi cui

                       Bis unquam coeli ianua reclusa?"

                    31 Так этот свет; внимательно к нему я

                       Возвел глаза; потом возвел к моей

                       Владычице, и здесь, и там ликуя:

                    34 Столь радостен был блеск ее очей,

                       Что мне казалось - благодати Рая

                       Моим очам нельзя познать полней.

                    37 А дух, мой слух и зренье услаждая,

                       Продолжил речь, но смысл был так глубок,

                       Что я ему внимал, не понимая.

                    40 Он не нарочно мглой себя облек,

                       А поневоле: взлет его суждений

                       Для цели смертных слишком был высок.

                    43 Когда же лук столь жарких изъявлений

                       Был вновь ослаблен, так что речь во всем

                       Сошла до нашей умственной мишени,

                    46 То сразу же я различил потом:

                       "Благословен в трех лицах совершенный,

                       Столь милостивый в семени моем!"

                    49 И дальше: "Голод давний и блаженный,

                       Той книгою великой данный мне,

                       Где белое и черное нетленны,

                    52 Ты в этом, сын мой, утолил огне,

                       Где говорю я, и да восхвалится

                       Та, что тебя возносит к вышине!

                    55 Ты веруешь, что мысль твоя стремится

                       Ко мне из Первой так, как пять иль шесть

                       Из единицы ведомой лучится;

                    58 И ты вопрос не хочешь произнесть,

                       Кто я, который больше, чем вся стая

                       Счастливых духов, рад тебя обресть.

                    61 Ты в этой вере прав: здесь обитая,

                       Большой и малый в Зеркало глядят,

                       Где видима заране мысль любая.

                    64 Но чтоб любви, которой я объят,

                       Бессонно зрящий, и всегда взволнован,

                       Как сладкой жаждой, не было преград,

                    67 Пусть голос твой, уверен, смел, нескован,

                       Мне явит волю, явит мне вопрос,

                       Которому ответ предуготован!"

                    70 Тогда я к Беатриче взор вознес;

                       Та, слыша мысль, улыбкой отвечала,

                       И, окрыленный, мой порыв возрос.

                    73 Я начал так: "Вы - те, кому предстало

                       Всеравенство; меж чувством и умом

                       Для вас неравновесия не стало;

                    76 Затем что в Солнце, светом и теплом

                       Вас озарившем и согревшем, оба

                       Вне всех подобий в равенстве своем.

                    79 Но мысль и воля в смертных жертвах гроба,

                       Чему ясна причина вам одним,

                       В своих крылах оперены особо;

                    82 И я, как смертный, свыкшийся с таким

                       Неравенством, творю благодаренье

                       За отчий праздник сердцем лишь своим.

                    85 Тебя молю я, в это украшенье

                       Столь дивно вправленный топаз живой,

                       По имени твоем уйми томленье".

                    88 "Листва моя, возлюбленная мной

                       Сквозь ожиданье, - так он, мне в угоду,

                       Ответ свой начал, - я был корень твой".

                    91 Потом сказал мне: "Тот, кто имя роду

                       Дал твоему и кто сто с лишним лет

                       Идет горой по первому обводу,

                    94 Мне сыном был, а им рожден твой дед;

                       И надо, чтоб делами довременно

                       Ты снял с него томительный запрет.

                    97 Флоренция, меж древних стен, бессменно

                       Ей подающих время терц и нон,

                       Жила спокойно, скромно и смиренно.

                   100 Не знала ни цепочек, ни корон,

                       Ни юбок с вышивкой, и поясочки

                       Не затмевали тех, кто обряжен.

                   103 Отцов, рождаясь, не страшили дочки,

                       Затем что и приданое, и срок

                       Не расходились дальше должной точки.

                   106 Пустых домов назвать никто не мог;

                       И не было еще Сарданапала,

                       Дабы явить, чем может стать чертог.

                   109 Еще не взнесся выше Монтемало

                       Ваш Птичий Холм, который победил

                       В подъеме и обгонит в час развала.

                   112 На Беллинчоне Берти пояс был

                       Ременный с костью; с зеркалом прощалась

                       Его жена, не наведя белил.

                   110 На Нерли и на Веккьо красовалась

                       Простая кожа, без затей гола;

                       Рука их жен кудели не гнушалась.

                   158 Счастливицы! Всех верная ждала

                       Гробница, ни единая на ложе

                       Для Франции забыта не была.

                   121 Одна над люлькой вторила все то же

                       На языке, который молодым

                       Отцам и матерям всего дороже.

                   124 Другая, пряжу прядучи, родным

                       И домочадцам речь вела часами

                       Про славу Трои, Фьезоле и Рим.

                   127 Казались бы Чангелла между нами

                       Иль Сальтерелло чудом дивных стран,

                       Как Квинций иль Корнелия - меж вами.

                   130 Такой прекрасный, мирный быт граждан,

                       В гражданственном живущих единенье,

                       Такой приют отрадный был мне дан

                   133 Марией, громко призванной в мученье;

                       И, в древнем вашем храме восприят,

                       Я Каччагвидой стал в святом крещенье.

                   136 Моронто - брат мне, Элизео - брат;

                       Супругу взял я из долины Падо;

                       Отсюда прозвище ее внучат.

                   139 Я следовал за кесарем Куррадо,

                       И мне он пояс рыцарский надел,

                       Затем что я служил ему, как надо.

                   142 С ним вышел я, как мститель злобных дел,

                       На тех, кто вашей вотчиной законной,

                       В чем пастыри повинны, завладел.

                   145 Там, племенем нечистым отрешенный,

                       Покинул я навеки лживый мир,

                       Где дух столь многих гибнет, загрязненный,

                   148 И после мук вкушаю этот мир".

ПЕСНЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ

                  1 О скудная вельможность нашей крови!

                    Тому, что гордость ты внушаешь нам

                    Здесь, где упадок истинной любови,

                  4 Вовек не удивлюсь; затем что там,

                    Где суетою дух не озабочен,

                    Я мыслю - в небе, горд был этим сам.

                  7 Однако плащ твой быстро укорочен;

                    И если, день за днем, не добавлять,

                    Он ножницами времени подточен.

                 10 На "вы", как в Риме стали величать,

                    Хоть их привычка остается зыбкой,

                    Повел я речь, заговорив опять;

                 13 Что Беатриче, в стороне, улыбкой

                    Отметила, как кашель у другой

                    Был порожден Джиневриной ошибкой.

                 16 Я начал так: "Вы - прародитель мой;

                    Вы мне даете говорить вам смело;

                    Вы дали мне стать больше, чем собой.

                 19 Чрез столько устий радость овладела

                    Моим умом, что он едва несет

                    Ее в себе, счастливый до предела.

                 22 Скажите мне, мой корень и оплот,

                    Кто были ваши предки и который

                    В рожденье ваше помечался год;

                 25 Скажите, велика ль была в те поры

                    Овчарня Иоаннова, и в ней

                    Какие семьи привлекали взоры".

                 28 Как уголь на ветру горит сильней,

                    Так этот светоч вспыхнул блеском ясным,

                    Внимая речи ласковой моей;

                 31 И как для глаз он стал вдвойне прекрасным",

                    Так он еще нежней заговорил,

                    Но не наречьем нашим повсечасным:

                 34 "С тех пор, как "Ave" ангел возвестил

                    По день, как матерью, теперь святою,

                    Я, плод ее, подарен свету был,

                 37 Вот этот пламень, должной чередою,

                    Пятьсот и пятьдесят и тридцать крат

                    Зажегся вновь под Львиною пятою.

                 40 Дома, где род наш жил спокон, стоят

                    В том месте, где у вас из лета в лето

                    В последний округ всадники спешат.

                 43 О прадедах моих скажу лишь это;

                    Откуда вышли и как звали их,

                    Не подобает мне давать ответа.

                 46 От Марса к Иоанну, счет таких,

                    Которые могли служить в дружине,

                    Был пятой долей нынешних живых.

                 49 Но кровь, чей цвет от примеси Феггине,

                    И Кампи, и Чертальдо помутнел,

                    Была чиста в любом простолюдине.

                 52 О, лучше бы ваш город их имел

                    Соседями и приходился рядом

                    С Галлуццо и Треспьяно ваш предел,

                 55 Чем чтобы с вами жил пропахший смрадом

                    Мужик из Агульоне иль иной

                    Синьезец, взятку стерегущий взглядом!

                 58 Будь кесарю не мачехой дурной

                    Народ, забывший все, - что в мире свято,

                    А доброй к сыну матерью родной,

                 61 Из флорентийцев, что живут богато,

                    Иной бы в Симифонти поспешил,

                    Где дед его ходил с сумой когда-то.

                 64 Досель бы графским Монтемурло слыл,

                    Дом Черки оставался бы в Аконе,

                    Род Буондельмонти бы на Греве жил.

                 67 Смешение людей в едином лоне

                    Бывало городам всего вредней,

                    Как от излишней пищи плоть в уроне.

                 70 Ослепший бык повалится скорей

                    Слепого агнца; режет острой сталью

                    Единый меч верней, чем пять мечей.

                 73 Взглянув на Луни и на Урбисалью,

                    Судьба которых также в свой черед

                    И Кьюзи поразит, и Синигалью,

                 76 Ты, слыша, как иной пресекся род,

                    Мудреной в этом не найдешь загадки,

                    Раз города, и те кончина ждет.

                 79 Все ваше носит смертные зачатки,

                    Как вы, - хотя они и не видны

                    В ином, что длится, ибо жизни кратки.

                 82 Как берега, вращаясь, твердь луны

                    Скрывает и вскрывает неустанно,

                    Так судьбы над Флоренцией властны.

                 85 Поэтому звучать не может странно

                    О знатных флорентийцах речь моя,

                    Хоть память их во времени туманна.

                 88 Филиппи, Уги, Гречи видел я,

                    Орманни, Кателлини, Альберики -

                    В их славе у порога забытья.

                 91 И видел я, как древни и велики

                    Дель Арка и Саннелла рядом с ним,

                    Ардинги, Сольданьери и Бостики.

                 94 Вблизи ворот, которые таким

                    Нагружены предательством, что дале

                    Корабль не может плавать невредим,

                 97 В то время Равиньяни обитали,

                    Чтоб жизнь потом и графу Гвидо дать,

                    И тем, что имя Беллинчоне взяли.

                100 Умели Делла Пресса управлять;

                    И уж не раз из Галигаев лучший

                    Украсил позолотой рукоять.

                103 Уже высок был белий столб, могучи

                    Фифанти, те, кто кадкой устыжен,

                    Саккетти, Галли, Джуоки и Баруччи.

                106 Ствол, давший ветвь Кальфуччи, был силен;

                    Род Арригуччи был средь привлеченных

                    К правлению, род Сиции почтен.

                109 В каком величье видел я сраженных

                    Своей гордыней! Как сиял для всех

                    Блеск золотых шаров непосрамленных!

                112 Такими были праотцы и тех,

                    Что всякий раз, как церковь опустеет,

                    В капитуле жиреют всем на смех.

                115 Нахальный род, который свирепеет

                    Вслед беглецу, а чуть ему поднесть

                    Кулак или кошель, - ягненком блеет,

                118 Уже тогда все выше начал лезть;

                    И огорчался Убертин Донато,

                    Что с ними вздумал породниться тесть.

                121 Уже и Капонсакко на Меркато

                    Сошел из Фьезоле; и процвели

                    И Джуда меж граждан, и Инфангато.

                124 Невероятной истине внемли:

                    Ворота в малый круг во время оно

                    От Делла Пера имя повели.

                127 Кто носит герб великого барона,

                    Чью честь и память, празднуя Фому,

                    Народ оберегает от урона,

                130 Те рыцарством обязаны ему;

                    Хоть ищет плотью от народной плоти

                    Стать тот, кто этот щит замкнул в кайму.

                133 Я Импортуни знал и Гвальтеротти;

                    И не прибавься к ним иной сосед,

                    То Борго жил бы не в такой заботе.

                136 Дом, ставший корнем ваших горьких бед,

                    Принесший вам погибель, в злобе правой,

                    И разрушенье бестревожных лет,

                139 Со всеми сродными почтен был славой.

                    О Буондельмонте, ты в недобрый час

                    Брак с ним отверг, приняв совет лукавый!

                142 Тот был бы весел, кто скорбит сейчас,

                    Низринь тебя в глубь Эмы всемогущий,

                    Когда ты в город ехал в первый раз.

                145 Но ущербленный камень, мост блюдущий,

                    Кровавой жертвы от Фьоренцы ждал,

                    Когда кончался мир ее цветущий.

                148 При них и им подобных я видал

                    Фьоренцу жившей столь благоуставно,

                    Что всякий повод к плачу отпадал;

                151 При них народ господствовал так славно

                    И мудро, что ни разу не была

                    Лилея опрокинута стремглавно

                154 И от вражды не делалась ала".