ПЕСНЬ ПЯТНАДЦАТАЯ

                   1 Какую долю, дневный путь свершая,

                     Когда к исходу близок третий час,

                     Являет сфера, как дитя, живая,

                   4 Такую долю и теперь как раз

                     Осталось солнцу опуститься косо;

                     Там вечер был, и полночь здесь у нас.

                   7 Лучи нам били в середину носа,

                     Затем что мы к закатной стороне

                     Держали путь по выступу утеса,

                  10 Как вдруг я ощутил, что в очи мне

                     Ударил новый блеск, струясь продольно,

                     И удивился этой новизне.

                  13 Тогда ладони я поднес невольно

                     К моим бровям, держа их козырьком,

                     Чтобы от света не было так больно.

                  16 Как от воды иль зеркала углом

                     Отходит луч в противном направленье,

                     Причем с паденьем сходствует подъем,

                  19 И от отвеса, в равном отдаленье,

                     Уклон такой же точно он дает,

                     Что подтверждается при наблюденье,

                  22 Так мне казалось, что в лицо мне бьет

                     Сиянье отражаемого света,

                     И взор мой сделал быстрый поворот.

                  25 "Скажи, отец возлюбленный, что это

                     Так неотступно мне в глаза разит,

                     Все надвигаясь?" - я спросил поэта.

                  28 "Не диво, что тебя еще слепит

                     Семья небес, - сказал он. - К нам, в сиянье,

                     Идет посол - сказать, что путь открыт.

                  31 Но скоро в тяжком для тебя сверканье

                     Твои глаза отраду обретут,

                     Насколько услаждаться в состоянье".

                  34 Когда мы подошли: "Ступени тут, -

                     Сказал, ликуя, вестник благодати, -

                     И здесь подъем гораздо меньше крут".

                  37 Уже мы подымались, и "Bead

                     Misericordes!" пелось нам вослед

                     И "Радуйся, громящий вражьи рати!"

                  40 Мы шли все выше, я и мой поэт,

                     Совсем одни; и я хотел, шагая,

                     Услышать наставительный ответ;

                  43 И так ему промолвил, вопрошая:

                     "Что тот слепой романец разумел,

                     О "доступе другим" упоминая?"

                  46 И вождь: "Познав, какой грозит удел

                     Позарившимся на чужие крохи,

                     Он вас от слез предостеречь хотел.

                  49 Богатства, вас влекущие, тем плохи,

                     Что, чем вас больше, тем скуднее часть,

                     И зависть мехом раздувает вздохи.

                  52 А если бы вы устремляли страсть

                     К верховной сфере, беспокойство ваше

                     Должно бы неминуемо отпасть.

                  55 Ведь там - чем больше говорящих "наше",

                     Тем большей долей каждый наделен,

                     И тем любовь горит светлей и краше".

                  58 "Теперь я даже меньше утолен, -

                     Ответил я ему, - чем был сначала,

                     И большими сомненьями смущен.

                  61 Ведь если достоянье общим стало

                     И совладельцев много, почему

                     Они богаче, чем когда их мало?"

                  64 И он в ответ: "Ты снова дал уму

                     Отвлечься в сторону земного дела

                     И вместо света почерпаешь тьму.

                  67 Как луч бежит на световое тело,

                     Так нескончаемая благодать

                     Спешит к любви из горнего предела,

                  70 Даря ей то, что та способна взять;

                     И чем сильнее пыл, в душе зажженный,

                     Тем большей славой ей дано сиять.

                  73 Чем больше сонм, любовью озаренный,

                     Тем больше в нем благой любви горит,

                     Как в зеркалах взаимно отраженной.

                  76 Когда моим ответом ты не сыт,

                     То Беатриче все твои томленья,

                     И это и другие, утолит.

                  79 Стремись быстрей достигнуть исцеленья

                     Пяти рубцов, как истребились два,

                     Изглаженные силой сокрушенья".

                  82 "Ты мне даруешь..." - начал я едва,

                     Как следующий круг возник пред нами,

                     И жадный взор мой оттеснил слова.

                  85 И вдруг я словно был восхищен снами,

                     Как если бы восторг меня увлек,

                     И я увидел сборище во храме;

                  88 И женщина, переступив порог,

                     С заботой материнской говорила:

                     "Зачем ты это сделал нам, сынок?

                  91 Отцу и мне так беспокойно было

                     Тебя искать!" Так молвила она,

                     И первое видение уплыло.

                  94 И вот другая, болью пронзена,

                     Которую родит негодованье,

                     Льет токи слез, и речь ее слышна:

                  97 "Раз ты властитель града, чье названье

                     Среди богов посеяло разлад

                     И где блистает всяческое знанье,

                 100 Отмсти рукам бесстыдным, Писистрат,

                     Обнявшим нашу дочь!" Но был спокоен

                     К ней обращенный властелином взгляд,

                 103 И он сказал, нимало не расстроен:

                     "Чего ж тогда достоин наш злодей,

                     Раз тот, кто любит нас, суда достоин?"

                 106 Потом я видел яростных людей,

                     Которые, столпившись, побивали

                     Камнями юношу, крича: "Бей! Бей!"

                 109 А тот, давимый гибелью, чем дале,

                     Тем все бессильней поникал к земле,

                     Но очи к небу двери отверзали,

                 112 И он молил, чтоб грешных в этом зле

                     Господь всевышний гневом не коснулся,

                     И зрелась кротость на его челе.

                 115 Как только дух мой изнутри вернулся

                     Ко внешней правде в должную чреду,

                     Я от неложных грез моих очнулся.

                 118 Вождь, увидав, что я себя веду,

                     Как тот, кого внезапно разбудили,

                     Сказал мне: "Что с тобой? Ты как в чаду,

                 121 Прошел со мною больше полумили,

                     Прикрыв глаза и шатко семеня,

                     Как будто хмель иль сон тебя клонили".

                 124 И я: "Отец мой, выслушай меня,

                     И я тебе скажу, что мне предстало,

                     Суставы ног моих окостеня".

                 127 И он: "Хотя бы сто личин скрывало

                     Твои черты, я бы до дна проник

                     В рассудок твой сквозь это покрывало.

                 130 Тебе был сон, чтоб сердце ни на миг

                     Не отвращало влагу примиренья,

                     Которую предвечный льет родник.

                 133 Я "Что с тобой?" спросил не от смятенья,

                     Как тот, чьи взоры застилает мрак,

                     Сказал бы рухнувшему без движенья;

                 136 А я спросил, чтоб укрепить твой шаг:

                     Ленивых надобно будить, а сами

                     Они не расшевелятся никак".

                 139 Мы шли сквозь вечер, меря даль глазами,

                     Насколько солнце позволяло им,

                     Сиявшее закатными лучами;

                 142 А нам навстречу - нараставший дым

                     Скоплялся, темный и подобный ночи,

                     И негде было скрыться перед ним;

                 145 Он чистый воздух нам затмил и очи.

ПЕСНЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ

                    1 Во мраке Ада и в ночи, лишенной

                      Своих планет и слоем облаков

                      Под небом скудным плотно затемненной,

                    4 Мне взоров не давил такой покров,

                      Как этот дым, который все сгущался,

                      Причем и ворс нещадно был суров.

                    7 Глаз, не стерпев, невольно закрывался;

                      И спутник мой придвинулся слегка,

                      Чтоб я рукой его плеча касался.

                   10 И как слепец, держась за вожака,

                      Идет, боясь отстать и опасаясь

                      Ушиба иль смертельного толчка,

                   13 Так, мглой густой и горькой пробираясь,

                      Я шел и новых не встречал помех,

                      А вождь твердил: "Держись, не отрываясь!"

                   16 И голоса я слышал, и во всех

                      Была мольба о мире и прощенье

                      Пред агнцем божьим, снявшим с мира грех.

                   19 Там "Agnus Dei" пелось во вступленье;

                      И речи соблюдались, и напев

                      Одни и те же, в полном единенье.

                   22 "Учитель, это духи?" - осмелев,

                      Спросил я. Он в ответ: "Мы рядом с ними.

                      Здесь, расторгая, сбрасывают гнев".

                   25 "А кто же ты, идущий в нашем дыме

                      И вопрошающий про нас, как те,

                      Кто мерит год календами земными?"

                   28 Так чей-то голос молвил в темноте.

                      "Ответь, - сказал учитель, - и при этом

                      Дознайся, здесь ли выход к высоте".

                   31 И я: "О ты, что, осиянный светом,

                      Взойдешь к Творцу, ты будешь удивлен,

                      Когда пройдешь со мной, моим ответом".

                   34 "Пройду, насколько я идти волен;

                      И если дым преградой стал меж нами,

                      Нам связью будет слух", - ответил он.

                   37 Я начал так: "Повитый пеленами,

                      Срываемыми смертью, вверх иду,

                      Подземными измучен глубинами;

                   40 И раз угодно божьему суду,

                      Чтоб я увидел горние палаты,

                      Чему давно примера не найду,

                   43 Скажи мне, кем ты был до дня расплаты

                      И верно ли ведет стезя моя,

                      И твой язык да будет наш вожатый".

                   46 "Я был ломбардец, Марко звался я;

                      Изведал свет и к доблести стремился,

                      Куда стрела не метит уж ничья.

                   49 А с правильной дороги ты не сбился".

                      Так он сказал, добавив: "Я прошу,

                      Чтоб обо мне, взойдя, ты помолился".

                   52 И я: "Твое желанье я свершу;

                      Но у меня сомнение родилось,

                      И я никак его не разрешу.

                   55 Возникшее, оно усугубилось

                      От слов твоих, мне подтвердивших то,

                      С чем здесь и там оно соединилось.

                   58 Как ты сказал, теперь уже никто

                      Добра не носит даже и личину:

                      Зло и внутри, и сверху разлито.

                   61 Но укажи мне, где искать причину:

                      Внизу иль в небесах? Когда пойму,

                      Я и другим поведать не премину".

                   64 Он издал вздох, замерший в скорбном "У!",

                      И начал так, в своей о нас заботе:

                      "Брат, мир-слепец, и ты сродни ему.

                   67 Вы для всего причиной признаете

                      Одно лишь небо, словно все дела

                      Оно вершит в своем круговороте.

                   70 Будь это так, то в вас бы не была

                      Свободной воля, правды бы не стало

                      В награде за добро, в отмщенье зла.

                   73 Влеченья от небес берут начало, -

                      Не все; но скажем даже - все сполна, -

                      Вам дан же свет, чтоб воля различала

                   76 Добро и зло, и ежели она

                      Осилит с небом первый бой опасный,

                      То, с доброй пищей, победить должна.

                   79 Вы лучшей власти, вольные, подвластны

                      И высшей силе, влившей разум в вас;

                      А небеса к нему и непричастны.

                   82 И если мир шатается сейчас,

                      Причиной - вы, для тех, кто разумеет;

                      Что это так, покажет мой рассказ.

                   85 Из рук того, кто искони лелеет

                      Ее в себе, рождаясь, как дитя,

                      Душа еще и мыслить не умеет,

                   88 Резвится, то смеясь, а то грустя,

                      И, радостного мастера созданье,

                      К тому, что манит, тотчас же летя.

                   91 Ничтожных благ вкусив очарованье,

                      Она бежит к ним, если ей препон

                      Не создают ни вождь, ни обузданье.

                   94 На то и нужен, как узда, закон;

                      На то и нужен царь, чей взор открыто

                      Хоть к башне Града был бы устремлен.

                   97 Законы есть, но кто же им защита?

                      Никто; ваш пастырь жвачку хоть жует,

                      Но не раздвоены его копыта;

                  100 И паства, видя, что вожатый льнет

                      К благам, будящим в ней самой влеченье,

                      Ест, что и он, и лучшего не ждет.

                  103 Ты видишь, что дурное управленье

                      Виной тому, что мир такой плохой,

                      А не природы вашей извращенье.

                  106 Рим, давший миру наилучший строй,

                      Имел два солнца, так что видно было,

                      Где божий путь лежит и где мирской.

                  109 Потом одно другое погасило;

                      Меч слился с посохом, и вышло так,

                      Что это их, конечно, развратило

                  112 И что взаимный страх у них иссяк.

                      Взгляни на колос, чтоб не сомневаться;

                      По семени распознается злак.

                  115 В стране, где По и Адиче струятся,

                      Привыкли честь и мужество цвести;

                      В дни Федерика стал уклад ломаться;

                  118 И что теперь открыты все пути

                      Для тех, кто раньше к людям честной жизни

                      Стыдился бы и близко подойти.

                  121 Есть, правда, новым летам к укоризне,

                      Три старика, которые досель

                      Томятся жаждой по иной отчизне:

                  124 Герардо славный; Гвидо да Кастель,

                      "Простой ломбардец", милый и французу;

                      Куррадо да Палаццо. Неужель

                  127 Не видишь ты, что церковь, взяв обузу

                      Мирских забот, под бременем двух дел

                      Упала в грязь, на срам себе и грузу?"

                  130 "О Марко мой, я все уразумел, -

                      Сказал я. - Вижу, почему левиты

                      Не получили ничего в удел.

                  133 Но кто такой Герардо знаменитый,

                      Который в диком веке, ты сказал,

                      Остался миру как пример забытый?"

                  136 "Ты странно говоришь, - он отвечал. -

                      Ужели ты, в Тоскане обитая,

                      Про доброго Герардо не слыхал?

                  139 Так прозвище ему. Вот разве Гайя,

                      Родная дочь, снабдит его другим.

                      Храни вас бог! А я дошел до края.

                  142 Уже заря белеется сквозь дым, -

                      Там ангел ждет, - и надо, чтоб от света

                      Я отошел, покуда я незрим".

                  145 И повернул, не слушая ответа.