электрокардиограф.

Алистер МакГрат

Введение в христианское богословие

                                                                                                                                                                      

ГЛАВА 10. ВЕРА И ИСТОРИЯ: НОВЫЕ ХРИСТОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ

Современный период стал свидетелем целогодентных событий в истории христианства, имеющих фундаментальное значение для христологии. Ввиду важности этих событий, они будут рассмотрены здесь достаточно подробно. В предыдущей главе мыло рассматривали развитие классической христологии, которая остается важным разделом богословия. Однако, возникновение мировоззрения эпохи Просвещения привело к тому, что достоверность классической христологии были поставлены под сомнение по целому ряду вопросов. В настоящей главе мы исследуем эти тенденции и оценим их воздействие на христологию.

ЭПОХА ПРОСВЕЩЕНИЯ И ХРИСТОЛОГИЯ

В четвертой главе мы рассмотрели основные черты рационализма эпохи Просвещения, обращая особое внимание на то, какую важность он придает способности человеческого разума выявлять упорядоченность мира, а также место и назначение людей в нем. Таким образом, становится понятным, что рациональная религия эпохи Просвещения противоречила целому ряду положений традиционного христианского богословия и тем оказала непосредственное влияние на христологию. Вначале сделаем общий обзор вопросов, представляющих для нас интерес, а затем перейдем к подробному рассмотрению некоторых из них в последующих разделах.

Придавая абсолютное значение способности разума, эпоха Просвещения поставила под сомнение саму необходимость божественного откровения. Если разум способен обнаружить природу и замыслы Божьи, в чем же тогда заключается непреходящая роль исторического откровения Божьего в лице Иисуса Христа? Казалось, что разум делает излишним откровение, а следовательно, и любую идею об откровении во Христе. Иисуса Христа стали рассматривать в свете Его нравственного учения и примера. Утверждали, что в действительности Иисус далеко не был сверхъестественным искупителем человечества, а "нравственным просветителем человечества", предлагающим миру религиозное учение, соответствующее (хотя степень этого соответствия является спорным вопросом) высочайшим идеалам человеческого разума. В Своей жизни, Иисус был просветителем; в Своей смерти, Он был примером самоотверженной любви к человечеству.

Представители эпохи Просвещения настаивали также на том, что история однородна. Такое утверждение имеет два важных следствия. Во-первых, из него следует, что между Христом и другими людьми не существует онтологических различий. Христа следует считать таким же человеком как и остальные люди. Если Он и отличался от них, то это отличие заключалось в степени, в которой Он обладал определенными качествами. Различия между Христом и другими людьми заключаются в степени, а не роде. Во-вторых, это приводило к растущему скептицизму по поводу воскресения. Если история преемственна и однородна, то отсутствие случаев воскресения в нынешнем человеческом опыте ставит под сомнение новозаветные рассказы о воскресении. Просветители, таким образом, не считали, что воскресение было реальным историческим событием - в лучшем случае это было неправильное понимание духовного опыта, в худшем - сознательная попытка скрыть позорный конец служения Иисуса на кресте.

Ввиду того, что Новый Завет делает особый акцент на воскресении, следует считать, что он неверно истолковывает значение Христа. В то время как Иисус Назарейский был не более чем простым странствующим учителем, новозаветные авторы представили Его спасителем и воскресшим Господом. Эти верования, утверждали представители Просвещения, были не более чем фантастическими добавлениями к биографии Иисуса или ее неверным пониманием. Некоторые авторы периода Просвещения считали, что с помощью новейших исторических методов можно воссоздать Иисуса "каким Он в действительности был". Истоки "поисков исторического Иисуса", в отличие от мифического, лежат в этом периоде и основываются на этих соображениях.

Критика чудес

Большая часть христианской апологетики, касающейся личности и значения Иисуса Христа, основана на "свидетельствах о чудесах" в Новом Завете, кульминацией которых было воскресение. Наиболее значительное интеллектуальное наследие Ньютона - его вывод о механической регулярности и упорядоченности вселенной - вызвал сомнения в новозаветных рассказах о чудесах. "Очерк о чудесах" Юма (1748 г.) был широко признан доказательством очевидной невозможности чудес. Юм подчеркивал, что современные аналоги таких новозаветных чудес как воскресение отсутствуют и это вынуждает читателя Нового Завета полностью полагаться на человеческое свидетельство об этих чудесах. С точки зрения Юма, ввиду отсутствия современных аналогов, ни одно человеческое свидетельство принципиально не может доказать реальность чудес.

В 1760-е годы Г. С. Реймарус и Г. Э. Лессинг отрицали, что человеческое свидетельство о прошлом событии (таком как воскресение) является достаточным для доказательства его реальности при отсутствии прямых современных аналогов, независимо от того, насколько хорошо это прошлое событие описано. Точно так же, ведущий французский рационалист Дени Дидро заявил, что даже если все население Парижа будет уверять его в том, что мертвый воскрес, он не поверит ни одному слову. Этот растущий скептицизм в отношении "свидетельств о чудесах" в Новом Завете вынудил традиционное христианство отстаивать доктрину о божественности Христа, исходя из других оснований, что в то время ему не удалось. Следует, конечно, отметить, что другие религии, имеющие свидетельства о чудесах, подверглись столь же скептической критике со стороны Просвещения: христианство было выделено для особых комментариев лишь из-за его преобладания в культурной среде, в которой развивалось Просвещение.

Развитие доктринальной критики

Эпоха Просвещения стала свидетелем возникновения доктринального критицизма. Предметом этой дисциплины является тщательный анализ учения христианской церкви для выяснения его исторических истоков и оснований. Истоки движения "истории догмы" (Dogmengeschichte) относятся к периоду Просвещения, хотя становление этой дисциплины произошло позднее, а именно, в период либерального протестантизма во второй половине девятнадцатого века. Обычно считается, что начало этому движению положил в восемнадцатом веке Иоганн Фридрих Вильгельм Иерусалим, который утверждал, что такие догмы, как доктрина о двух природах и Троице отсутствуют в Новом Завете. Они возникли из смешения платоновской концепции Логоса с аналогичной концепцией, содержащейся в Четвертом Евангелии, а также из неверного представления о том, что Иисус олицетворял Логос, а не может служить его примером. История догмы представлялась, таким образом, историей ошибок - ошибок, которые, однако, были исправимы, если бы не упорная враждебность официальных церквей.

Что касается христологии, то на нее это движение оказало наибольшее влияние при Адольфе фон Гарнаке, который утверждал, что здесь целый ряд положений возникли под влиянием греческих идей в патристический период. Доктрина о воплощении вообще не часть Евангелия. Это - эллинистическое добавление к по существу своему простому палестинскому евангелию (см. раздел "Адольф фон Гарнак об эволюции патриотической христологии" в предыдущей главе).

В одной из наиболее значительных работ, относящихся к этому периоду утверждалось, что целый ряд положений, каждое из которых имеет огромное значение для доктрины Ансельма Кентерберийского о заместительном наказании - ни что иное, как исторические случайности. В своей работе "System der reinem Philosophic" (1778 г.) Г. С. Штейнбарт утверждал, что историческое исследование выявило вторжение в христианские рассуждения о спасении трех "произвольных посылок":

1. Доктрины Августина о первородном грехе;

2. Концепции об удовлетворении;

3. Доктрины вменения праведности Христовой.

По этой причине, Штейнбарт почувствовал себя в праве заявить: то, что ортодоксальный протестантизм основан на личности и трудах Христа есть лишь реликвия прошедшей эпохи.

Таким образом, становится очевидным, что на заре эпохи Просвещения был брошен новый серьезный вызов традиционной христологии, заставивший ее заняться вопросами, которые прежде не занимали ее столь сильно вообще. Эпоха Просвещения задала тон будущим христианским исследованиям. Они касались теперь не только природы, но и самой достоверности богословского наследия. Хотя правомерность самого мировоззрения эпохи Просвещения, особенно в том, что касается всемогущества разума, была поставлена под сомнение признанием отсутствия универсальности человеческих умозаключений и социальной опосредованностью мышления, эпоха Просвещения остается фундаментальной точкой отсчета для современной христианской мысли.

Сейчас настало время подробно рассмотреть христологические системы эпохи Просвещения.

ПРОБЛЕМА ВЕРЫ И ИСТОРИИ

Проблемы, которые встали перед христологическими богословами, когда они обратились к истории Иисуса Назарейского, явившегося кульминацией Самооткровения Божьего в истории, можно объединить в три большие группы. Как можем мы быть уверенными в достоверности наших знаний о событиях в Палестине во времена Иисуса? Даже если мы уверены в их достоверности, как может ряд отдельных исторических событий открыть нам доступ к всеобщей истине? Разве то, что современная западная культура и культура Палестины первого века не сводит на нет все наши попытки разобраться в истории Иисуса? Эти три вопроса можно сформулировать более точно следующим образом:

1. Хронологическая трудность. Как можно с определенностью сказать, что случилось около двух тысяч лет назад?

2. Метафизическая трудность, обусловленная самой историей. Может ли история Иисуса Назарейского открыть нам доступ к истине? На первый взгляд, истинность случайных исторических событий отнюдь не выявляет всеобщей универсальной истины.

3. Экзистенциальная проблема, возникающая из культурной отдаленности Палестины первого века и современного общества. Как можно соотнести современный человеческий опыт и религиозное послание из отдаленного прошлого?

Совершенно очевидно, что эти три элемента не являются полностью отличными друг от друга. Между ними существует значительная степень взаимодействия. Однако, вместе, они создают общую проблему "веры и истории", которая имеет такое большое значение для современной немецкой христологии. Мы рассмотрим каждый из этих элементов по очереди, основываясь при этом на произведениях Готфрида Эфраима Лессинга - ведущего немецкого рационалиста и критика традиционного христианства. То, как Лессинг рассматривает эти три вопроса; считается основанием для современного подхода к ним. Необходимость рассмотрения этих вопросов возникла в 1708 году. Ниже мы подробнее остановимся на них и укажем возможные ответы.

Хронологическая трудность

Евангельские рассказы об Иисусе Христе относятся к прошлому. Мы не можем их проверить, поэтому вынуждены полагаться на свидетельства очевидцев. Но спрашивает Лессинг, насколько надежны эти рассказы. Почему мы должны доверять рассказам о прошлом, не имея возможности проверить их в настоящем? Как мы увидим позднее, Г. Э. Лессинг считал эту сложность особенно значительной в связи с воскресением Христа, которое он считает покоящимся на шатких исторических основаниях.

Таким образом, существует неопределенность по поводу того, что произошло в прошлом. Однако, Г. Э. Лессинг утверждает, что проблема лежит еще глубже. Даже если мы могли бы быть уверены в прошлом, возникает новая сложность: какую ценность имеют исторические знания? Каким образом может историческое событие порождать идеи? Ниже мы подробнее остановимся на этом вопросе.

Метафизическая трудность

Если одной причиной критики традиционного христианства со стороны просветителей было всемогущество разума, второй был растущий скептицизм по поводу ценности истории как источника знания. Росла уверенность в том, что история - включая исторические личности и события - не открывает доступ к тем знаниям, которые необходимы для построения рациональной религиозной или философской системы. Каким образом может происходить переход от истории (являющейся собранием случайных и ограниченных истин) к разуму (который заинтересован в истинах универсальных)? Г. Э. Лессинг утверждал, что между исторической и рациональной истиной существует пропасть, которую нельзя преодолеть.

"Если ни одна историческая истина не может быть доказана, то ничего не может быть доказано посредством исторических истин. То есть: случайные истины истории не могут служить доказательством универсальных истин разума... Это является тем огромным безобразным рвом, который я не могу пересечь, как бы я ни старался это сделать".

Знаменитую фразу Лессинга "огромный безобразный ров" между верой и историей стали считать точным выражением той бреши, которая существует между историческим и рациональным подходами к христианскому богословию.

"Если исходя из истории я не могу возражать против утверждения, что Христос Сам воскрес из мертвых, должен ли я признать, что воскресший Христос есть Сын Божий?" Отвечая на этот вопрос отрицательно, Г. Э. Лессинг проводит разграничение между двумя различными классами истин. Если хронологическая брешь касалась спора об исторических фактах (о том, что действительно произошло в прошлом), вторая брешь касалась истолкования этих фактов. Как можно перейти от "случайных истин истории" к "необходимым истинам разума"? Лессинг утверждал, что существует два радикально отличных и совершенно несоизмеримых класса истин.

Рациональная истина считается обладающей качествами необходимости, вечности и всеобщности. Она та же во все времена и во всех местах. Человеческий разум способен проникнуть в эту всеобщую статическую область, которая может служить основанием для всех человеческих знаний. Это понятие об истине можно найти в развитой форме в произведениях Бенедикта Спинозы, который утверждал, что человеческий разум способен основываться на самоочевидных первичных принципах, из которых можно логически вывести завершенную нравственную систему. Почти все, кто принимает этот подход, каким-то образом обращаются к пяти принципам геометрии Евклида. На основании своих пяти принципов ему удалось построить всю свою геометрическую систему. Многие из более рациональных философов, такие как Лейбниц и Спиноза, проявили к этому большой интерес, полагая, что им удастся использовать этот же метод в философии. Они считали, что из определенного набора предпосылок удастся создать величественное и прочное здание философии и этики. Вскоре оказалось, что эта мечта несбыточна. Открытие в девятнадцатом веке неевклидовой геометрии разрушило эту аналогию. Оказалось, что существуют другие способы формулировки геометрии, каждый из которых столь же внутренне последователен, как и метод Евклида (см. раздел "Рационализм Просвещения" в главе 6). Однако, Спиноза и Лейбниц не знали об этом открытии и считали, что разум в состоянии создать самодостаточную систему на основании необходимых истин разума.

Часть обвинений, выдвинутых Лессингом против ортодоксальности, касается "соблазна частностей". Почему одно конкретное историческое событие должно иметь столь важное значение? Почему история Иисуса Назарейского - даже если предположить, что она достаточно определенно известна, что лично Лессингу казалось невозможным -возвысилась до эпистемологических высот? Г. Э. Лессинг утверждал, что всеобщая человеческая способность разума, доступная во все времена, везде и всем людям, избегает этого скандала. Таким образом, рационализм обладает нравственным и интеллектуальным превосходством над частной христологией, связанной с традиционным христианством.

Однако, в наше время предположение Лессинга о существовании всеобщей рациональности подверглось значительной критике. Социология знания доказала, что, например, "рационализм эпохи Просвещения" далеко не носит всеобщего характера, а всего лишь одним из возможных интеллектуальных выборов. Предположение о том, что историчность ограничивает интеллектуальный выбор, вызывает ряд сложностей для рационализма эпохи Просвещения. Для наших целей чрезвычайно важно подчеркнуть, что люди (независимо от того, являются ли они богословами, философами или естествоиспытателями) не начинают свои поиски знаний "de novo", как если бы они были изолированы от общества. Акцент просветителей на знаниях, полученных посредством индивидуальных критических размышлений, восходящий к Р. Декарту, в последние годы подвергся значительной критике из-за его некритического отрицания корпоративной обоснованности знания.

Экзистенциальная трудность

Наконец, Г. Э. Лессинг ставит целый ряд вопросов, имеющих экзистенциальную ориентацию. Каково, спрашивает он, может быть значение столь устаревшего и архаичного взгляда для современного мира? Первоначальные христианские воззрения выглядят неправдоподобными для современного читателя. Существует непреодолимая брешь доверия между мировоззрениями первого и восемнадцатого веков. Как могут образованные и культурно чувствительные европейцы войти в культурный мир Нового Завета и принять его устаревшие религиозные взгляды?

Трудно анализировать этот аспект рассмотрения Лессингом проблемы веры и истории просто потому, что он сам испытывал трудности с концептуализацией этого вопроса. Тем не менее, он является важным и мы еще неоднократно с ним встретимся в ходе рассмотрения современной немецкой христологии. Можно, вероятно, сказать, что лишь после возникновения экзистенциально ориентированных христологических систем в двадцатом веке вопросы Г. Э. Лессинга были в полной мере рассмотрены и получили свои ответы.

ПОИСКИ ИСТОРИЧЕСКОГО ИИСУСА

Как английский деизм, так и немецкое Просвещение разрабатывали тезис о серьезном несоответствии между реальным Иисусом истории и новозаветной интерпретацией Его значения. В основе новозаветного портрета сверхъестественного искупителя лежит простая человеческая фигура прославленного учителя здравого смысла. Если идея о сверхъестественном искупителе была неприемлема для рационализма Просвещения, идея о просвещенном нравственном учителе его вполне устраивала. Реймарус, с особой настойчивостью разрабатывавший этот взгляд, утверждал, что можно проникнуть за новозаветные рассказы об Иисусе и выявить более простого человеческого Иисуса, Который подходил для нового духа времени. Итак, начались поиски реального и более достоверного "Иисуса истории". Хотя этим поискам суждено было закончиться неудачей, позднее Просвещение считало их ключом к достоверности Иисуса в контексте рациональной естественной религии. Нравственный авторитет Иисуса заключается в качестве Его учения и религиозной личности, а не в неприемлемом ортодоксальном предположении, что Он был воплощенным Богом. Именно этот взгляд лежит в основе знаменитых "поисков исторического Иисуса".

Первоначальные поиски исторического Иисуса

Первоначальные "поиски исторического Иисуса" основывался на предпосылке, что существует радикальная брешь между исторической фигурой Иисуса и истолкованием Его личности христианской Церковью. "Исторический Иисус", стоящий за Новым Заветом, был простым религиозным учителем; "Христос веры" возник в результате неправильного понимания этой фигуры ранними церковными авторами. Возвращение к историческому Иисусу приведет к более достоверной версии христианства, лишенной ненужных и неправильных догматических добавлений (например, идеи о воскресении или божественности Христа). Такие идеи, хотя и часто выражаемые английскими деистами восемнадцатого века, получили свое классическое выражение в Германии в конце восемнадцатого века, особенно в посмертно изданных произведениях Германа Самуила Реймаруса (1694-1768 гг.).

Г. С. Реймарус был убежден, что как иудаизм, так и христианство покоится на ложных основаниях, и решил написать крупную работу, которая привлекла бы общественное внимание к этому факту. Написанная в результате работа была озаглавлена "Апология рационального верующего в Бога". В этом труде весь библейский канон был подвергнут стандартной рационалистической критике. Однако, не желая вызывать смуту, Реймарус не опубликовал эту работу. Она оставалась в рукописи вплоть до его смерти.

В определенный момент эта рукопись попала в руки Лессинга, который решил опубликовать выдержки из этой работы. "Отрывки, принадлежащие неизвестному автору", опубликованные в 1774 г., вызвали сенсацию. Книга состояла из пяти отрывков, известных в настоящее время как "Вольфенбюттельские отрывки", и содержала обоснованную критику историчности воскресения.

В последнем отрывке, озаглавленном "О целях Иисуса и Его учеников", рассматривалась природа наших знаний об Иисусе Христе и ставился вопрос о том, исказили ли ранние христиане евангельские рассказы о Христе. Г. С. Реймарус утверждал, что существует радикальное отличие между верованиями и намерениями Самого Иисуса и верованиями и намерениями апостольской Церкви. Язык и образы, использованные Иисусом в отношении Бога, согласно Реймарусу, соответствовали иудейскому апокалипсическому ясновидцу и имели радикально ограниченные политическое применение и значение. Иисус принимал позднеиудейские ожидания Мессии, Который избавил бы свой народ от римской оккупации, и верил, что Бог поможет Ему в этом деле. Его крик богооставленности на кресте представлял собой окончательное осознания того, что Он заблуждался.

Однако, ученики не были готовы на этом остановится. Они придумали идею о "духовном искуплении" вместо конкретного политического видения Израиля, свободного от иностранной оккупации, которое было у Иисуса. Чтобы скрыть Его позорную смерть они придумали идею о воскресении Иисуса. Ученики придумали доктрины, которые были неизвестны Самому Иисусу, например о Его смерти во искупление человеческих грехов, добавляя эти идеи к библейскому тексту, чтобы привести его в соответствие со своими верованиями. В результате, Новый Завет в известном нам виде наполнен ложными вставками. Реальный исторический Иисус скрыт от нас апостольской Церковью, которая заменила Его вымышленным Иисусом веры, искупителем человечества от греха.

В своем мастерском обзоре "Поиски исторического Иисуса" Альберт Швейцер следующим образом суммирует важность радикальных предположений Реймаруса: по мнению Реймаруса, если "мы хотим добиться исторического познания учения Иисуса, мы должны оставить в стороне все, что мы узнали из катехизиса о метафизическом божественном сыновстве, Троице и аналогичных догматических концепциях, и войти в полностью иудейский мир мысли. Лишь те, кто накладывает катехизическое учение на иудейского Мессию, могут прийти к идее о том, что Он был основателем новой религии. Всякому непредвзятому человеку очевидно, что "Иисус не имел ни малейшего намерения отказываться от иудейской религии и заменять ее другой".

Иисус был просто иудейской политической фигурой, который стремился начать решительное и победоносное восстание против Рима и погиб в результате своей неудачи.

Хотя у Г.С. Реймаруса в то время было немного последователей, он поставил вопросы, которым суждено было иметь основополагающее значение в последующие годы. В частности, оказалось, что его четкое разграничение между реальным историческим Иисусом и вымышленным Христом веры, имеет огромное значение. Начавшиеся впоследствии "поиски исторического Иисуса" явились прямым следствием растущих подозрений представителей рационализма, что новозаветный портрет Христа является догматическим изобретением. Возможно было воссоздать реальную историческую фигуру Иисуса и отделить ее от догматических идей, в которые ее обернули апостолы.

Поиски религиозной личности Иисуса

Более утонченный вариант этого подхода связан с возникновением в девятнадцатом веке либерального протестантизма (см. раздел "Либеральный протестантизм" в главе 4). Возникновение таких движений как романтизм привело к тому, что рационализм стал считаться устаревшим (см. раздел "Романтизм" в главе 4). Возник новый интерес к "человеческому духу" и более специфичным религиозным аспектам человеческой жизни. Это вызвало новый интерес к религиозной личности Иисуса. Идеи о "божественности" Христа стали считаться отжившими, однако, идея о "религиозной личности" Иисуса, которой могли подражать все, казалась значительно более приемлемым способом формулировки христологических вопросов в современных условиях. В результате, внимание стали уделять природе новозаветных источников, на основании которых можно было воссоздать жизнь исторического Иисуса. Считалось, что новый литературный подход к Новому Завету в целом, и синоптическим Евангелиям в частности, позволит ученым создать прочный и жизненный портрет, в котором четко будет видна личность Иисуса Христа.

В основе этого движения "жизни Иисуса" во второй половине девятнадцатого века лежало предположение о том, что замечательная религиозная личность Иисуса, которую можно выявить с помощью осознанного исторического исследования, послужит прочным основанием веры. Этим прочным основанием исторической истины, на котором покоится христианская вера было, таким образом, не что-то сверхъестественное или иррациональное (что являлось очевидной слабостью традиционной христологии), а лишь религиозная личность Христа -исторический факт, открытый научному исследованию. Впечатление, которое Он оказал на Своих современников, могло быть повторено Его последователями в каждом историческом периоде. Огромное количество "жизней Иисуса", появившихся в конце девятнадцатого века в Англии, Америке и Франции, а также в самой Германии, служит достаточным свидетельством народной привлекательности идей, лежащих в основе движения "жизни Иисуса". Благодаря ему, религиозная личность "далекого мистика с галилейских холмов" (используя знаменую фразу лорда Морли) могла быть без искажений, вызванных культурными различиями, перенесена в настоящее, чтобы служить основанием веры для последующих поколений.

Описания религиозной личности Иисуса были неизбежно субъективны, поскольку вновь открытый Иисус истории оказался лишь воплощением человеческих идеалов девятнадцатого века. Относительность исторических исследований не была очевидной для представителей движения "жизни Иисуса", которые считали себя представителями объективного исторического метода, а не исторически обусловленным явлением. Ранние авторы работали в условиях искаженного понимания; они же имели доступа к наиболее разработанным историческим методам и ресурсам, которые позволяли им выявить подлинную историю Иисуса. Действительно, они видели Его таким, каким Его еще никто никогда не видел; к сожалению, они считали, что Он действительно был таким.

Критика поисков, 1890-1910 гг.

Эта иллюзия не могла продолжаться долго. В последнем десятилетии девятнадцатого века стала раздаваться серьезная и обоснованная критика движения "жизни Иисуса". Три основные направления критики либерально-протестантской христологии "религиозной личности" возникли в течение двух десятилетий, предшествовавших Первой Мировой войне. Рассмотрим каждое из них отдельно.

1. Апокалиптическая критика, связанная в первую очередь с Иоганном Вейсом (1863-1914 гг.) и Альбертом Швейцером (1875-1965 гг.), считала, что сильный эсхатологический уклон проповеди Иисуса о царстве Божием ставил под сомнение по сути кантианское либеральное истолкование этой концепции. В 1892 г. Иоганн Вейс опубликовал работу "Послание Иисуса о царстве Божием". В этой книге он утверждал, что идея о царстве Божием понималась представителями либерального протестантизма как ведение нравственного образа жизни в обществе, или как верховный нравственный идеал. Иными словами, он воспринимался как нечто субъективное, внутреннее или духовное, а не в пространственно-временном свете. С точки зрения самого И. Вейса, концепция А. Ричля о царстве Божьем была продолжением концепции Просвещения. Это была статическая нравственная концепция без эсхатологических отголосков. Открытие эсхатологического аспекта проповеди Иисуса поставило под сомнение не только это понимание царства Божьего, но и либеральный портрет Христа в целом. Царство Божье, таким образом, не следовало рассматривать как устойчивую и статическую область нравственных ценностей, но как апокалиптический момент, переворачивающий все человеческие ценности.

С точки зрения А. Швейцера, однако, весь характер служения Иисуса обуславливался и определялся Его апокалипсическим мировоззрением. Именно эта идея получила известность в англоязычном мире под названием "Thoroughgoing eschatology" ("радикальная эсхатология"). В то время как И. Вейс считал, что значительная часть (но не все) учение Христа была обусловлена Его радикальными эсхатологическими ожиданиями, А. Швейцер призывал к признанию того, что каждый аспект учения и взглядов Христа определялся Его эсхатологическим мировоззрением. Тогда как И. Вейс полагал, что лишь часть проповеди Иисуса находилась под влиянием этого мировоззрения, А. Швейцер считал, что все содержание послания Иисуса было глубоко и последовательно обусловлено апокалипсическими идеями - идеями, которые были достаточно чуждыми устойчивому мировоззрению западной Европы в конце девятнадцатого века.

Результатом этой последовательно эсхатологической интерпретации личности и проповеди Иисуса Христа явилось изображение Христа отдаленной и чужой фигурой, апокалипсическим и полностью не от мира сего лицом, чьи надежды и чаяния в конце концов развеялись. Далеко не являясь случайной и несущественной "шелухой", которую можно отбросить, чтобы выявить истинную суть учения Иисуса о всеобщем отцовстве Бога, эсхатология была важным и доминирующим признаком Его мировоззрения. Иисус, таким образом, представляется нам чужой фигурой из чуждой иудейской апокалиптической среды первого века, так что, как выразился Альберт Швейцер: "Он приходит к нам как неизвестный".

2. Скептическая критика, связанная, в частности, с Вильямом Ридом (1859-1906 гг.), поставила под сомнение исторический статус наших знаний об Иисусе. История и богословие тесно переплетены в синоптических повествованиях и их невозможно отделить друг от друга. По мнению В. Рида, Марк под внешностью исторического повествования рисует богословскую картину, накладывая на свое богословие имеющийся в его распоряжении исторический материал. Второе Евангелие нельзя считать объективно историческим; в действительности оно представляет собой творческую богословскую интерпретацию истории. Таким образом, невозможно заглянуть за повествование Марка и воссоздать историю Иисуса, поскольку - если Рид прав - это повествование является само по себе богословским построением, дальше которого ' зайти невозможно. "Поиски Иисуса", таким образом, подходят к концу, так как оказывается невозможным установить исторические основания "реального" Иисуса истории. Рид выделяет следующие три радикальные и фатальные заблуждения, лежащие в основе христологических систем либерального протестантизма.

Во-первых, хотя либеральные богословы, столкнувшись с неудобными для себя чертами синоптических рассказов об Иисусе (например, чудесами или очевидными противоречиями между источниками), обращались к позднейшим вариантам ранних текстов, им не удавалось применять этот принцип последовательно. Иными словами, они не осознавали, что позднейшие верования общины оказывали нормативное влияние на евангелистов на каждой стадии написания их работ.

Во-вторых, не брались в расчет мотивы евангелистов. Либеральные богословы склонялись к тому, чтобы просто исключить те места повествований, которые были для них неприемлемыми, и довольствоваться тем, что осталось. Делая это, они не воспринимали всерьез тот факт, что евангелисты стремились выразить и определенные собственные мысли. Приоритет должен отдаваться рассмотрению евангельских повествований как таковых, устанавливая, что каждый евангелист хотел донести до своих читателей.

В-третьих, психологический подход к евангельскому повествованию, исходя из неверных посылок, вызывает смешение того, что представляется, с тем, что действительно произошло. По сути дела, либеральные богословы находили в Евангелиях только то, что хотели, исходя из "своего рода психологических догадок", которые отдавали предпочтение эмоциональной стороне описания, в ущерб строгой точности и определенности исторических знаний.

3. Догматическая критика, представителем которой был Мартин Келер (1835-1912 гг.) поставила под сомнение богословское значение воссоздания исторического Иисуса. "Исторический Иисус" не соответствовал вере, которая основывалась на "Христе веры". М. Келер правильно заметил, что бесстрастный и смертный Иисус академических историков не может быть объектом веры. Однако, как же может Иисус

Христос быть подлинным основанием и содержанием веры, если наука не может дать определенных знаний об историческом Иисусе? Как может вера основываться на историческом событии, не будучи обвинена в историческом релятивизме? Именно к этим вопросам обратился М. Келер в своей работе "Так называемый исторический Иисус и исторический библейский Христос" (1892 г.)

М. Келер следующим образом формулирует две цели своей работы: во-первых, критиковать и отвергнуть заблуждения движения "жизни Иисуса"; и во-вторых, доказать правильность альтернативного подхода. С точки зрения Келера:

"Исторический Иисус современных авторов скрывает от нас живого Христа. Иисус движения "жизни Иисуса" является лишь современным примером порождений человеческого воображения, ни чуть не лучше печально известного догматического Христа византийской христологии. Они одинаково отдалены от реального Христа. В этом отношении историзм является произвольным, столь же человечески самонадеянным, столь же умозрительным и "безверно гностическим", как и догматизм, который в свое время также считался современным".

Мартин Келер сразу же признает, что движение "жизни Иисуса" совершенно справедливо противопоставляло библейское свидетельство о Христе и абстрактный догматизм. Тем не менее, он настаивает на его бесплодности, что выражено в его хорошо известном заявлении о том, что все движение "жизни Иисуса" - тупик. Причины этого утверждения достаточно сложны.

Наиболее веская причина заключается в том, что Христа следует считать "сверхисторической", а не "исторической" фигурой, так что историко-критический метод здесь неприменим. Этот метод не позволяет рассматривать сверхисторические (и следовательно сверхчеловеческие) черты Иисуса, и поэтому вынуждает игнорировать или отвергать их. Следовательно, историко-критический метод, по причине своих скрытых догматических предпосылок, может привести лишь к арианской или эвионитской ереси. Этот взгляд, неоднократно высказываемый на протяжении всей книги, получает особое развитие в связи с психологической интерпретацией личности Иисуса и связанным с ней вопросом об использовании принципа аналогии в историко-критическом методе.

М. Келер отмечает, что психологическая интерпретация личности Иисуса основывается на (непризнаваемых) предпосылках о том, что отличия между нами и Иисусом принадлежат к разряду степени (Grade), а не рода (Art), которые, по мнению Келера должны подвергнуться критике из догматических соображений. Что более значительно, Келер поставил под сомнение принцип аналогии в трактовке новозаветного изображения Христа в целом, который неизбежно приводит к тому, что

Иисус рассматривается как аналог современного человека и, следовательно, к усеченной христологии или христологии степени или количественной христологии. С самого начала предполагается, что Иисус -обычный человек, который отличается от других людей лишь количественно, а не природой, а затем эта предпосылка привносится в библейский текст и диктует вывод - Иисус Назарейский является обычным человеком, который отличается от нас лишь по степени или количеству определяемых признаков.

Во-вторых, М. Келер утверждает, что "мы не обладаем какими-либо источниками о жизни Иисуса Христа, которые историк мог бы признать надежными и достаточными". Этим ни в коей мере не утверждается, что источники ненадежны и недостаточны для целей веры. Келер стремится подчеркнуть, что евангелия являются не рассказами незаинтересованных и беспристрастных наблюдателей, а рассказами о вере самих верующих, которые не могут быть отделены ни по форме, ни по содержанию, от этой веры. Евангельские рассказы "не отчет беспристрастных наблюдателей, но на всем своем протяжении свидетельство и исповедание верующих во Христа". Поскольку "лишь благодаря этим рассказам мы можем соприкоснуться с Ним", совершенно очевидно, что "библейское изображение Христа" имеет решающее значение для веры.

Для Мартина Келера важно не то, Кем был Христос, а то, что Он сейчас делает для верующих. "Иисус истории" не имеет сотериологического значения "Христа веры". Запутанные проблемы христологии можно, поэтому, оставить в стороне, чтобы заняться сотериологией, как "знанием о вере, касающейся личности спасителя". В результате, М. Келер утверждает, что движение "жизни Иисуса" всего лишь создало вымышленного и псевдонаучного Христа, не имеющего экзистенциального значения. С точки зрения Келера, "реальный Христос соответствует проповедуемому Христу". Христианская вера основана не на историческом Иисусе, а на экзистенциальном значении и порождающей веру фигуре Христа веры.

Соображения, подобные этим постепенно стали преобладать в богословии, и можно считать, что они достигли своего апогея в работах Рудольфа Бультмана, к которым мы сейчас обращаемся.

Отход от истории: Рудольф Бультман

Р. Бультман считал историческую реконструкцию Иисуса тупиком. История не имеет для христологии основополагающего значения; обязательным является то, что Иисус просто существовал, и что христианское свидетельство (которое Бультман называет "kerygma") каким-то образом основывается на Его личности. Таким образом, Бультман свел весь исторический аспект христологии к одному единственному слову - "что". Необходимо лишь верить в то, "что" Иисус Христос стоит за евангельским свидетельством (или "керигмой").

С точки зрения Р. Бультмана, крест и воскресение - явления исторические (поскольку они произошли в человеческой истории), но верой их следует воспринимать как божественные акты. Крест и воскресение связаны в керигме как божественный акт осуждения и божественный акт спасения. Именно этот божественный акт имеет непреходящее значение, а не историческое явление, в ходе которого этот акт был совершен. Таким образом, керигма это не рассказ об исторических фактах. Керигма - это свидетельство того, что спасение происходило не когда-то в прошлом, происходит здесь и сейчас:

"Это означает, что Иисус Христос встречает нас в керигме и нигде более, точно так как Он предстал Павлу и привел его к решению. Керигма не провозглашает всеобщие истины или вневременную идею -хотя бы и идею о Боге или искупителе - а исторический факт... Поэтому керигма это не носитель временных идей или исторической информации: решающее значение имеет то, что керигма - это свидетельство того, что Христос присутствует здесь и сейчас".

Поэтому, нельзя заглянуть за керигму, используя ее как "источник" для реконструкции "исторического Иисуса" с Его "мессианским сознанием", Его "внутренней жизнью" и Его "героизмом". Это был бы лишь "Христос по плоти", Который более не существует. Господь - не исторический Иисус, а Иисус Христос - Тот, Которого проповедуют.

Этот радикальный отход от истории многих встревожил. Как можно быть уверенным в том, что христология правильно основывается на личности и трудах Иисус Христа? Как можно вообще серьезно считаться с христологией, если история Иисуса здесь ни при чем? Все большему числу авторов, занимающихся исследованиями как в области Нового Завета, так и догматики, казалось, что Бультман всего лишь разрубил гордеев узел, не решив затрагиваемых здесь серьезных исторических проблем.

С точки зрения Рудольфа Бультмана, все, что может и должно быть известно об историческом Иисусе, это тот факт, что Он существовал (das Dass). С точки зрения исследователя Нового Завета Герхарда Эбелинга, личность исторического (historisch) Иисуса является фундаментом (das Grunddatum) христологии, и если бы удалось доказать, что христология - это неправильное толкование значения исторического Иисуса, с ней было бы покончено. В этом Г. Эбелинг выразил новые настроения, которые легли в основу "новых поисков исторического Иисуса", которые будут рассмотрены в следующем разделе.

Герхард Эбелинг указал на фундаментальный недостаток в христологии Р. Бультмана - ее полную недоступность для исследований (возможно, "проверка" считается слишком сильным словом) в свете исторической науки. Не может ли христология основываться на ошибке? Как можем мы быть уверены в том, что переход от проповеди Иисуса к проповеди об Иисусе можно считать оправданным? Г. Эбелинг разрабатывает критику, имеющую параллели у Эрнста Кеземана, однако, скорее богословскую, а не чисто историческую направленность.

Новые поиски исторического Иисуса

Обычно считается, что основоположником направления "новые поиски исторического Иисуса" стал Эрнст Кеземан, который в октябре 1953 г. прочитал лекцию о проблеме исторического Иисуса. Все значение этой лекции видно лишь в свете принятых на тот момент предпосылок и методов бультмановской школы. Э. Кеземан признает, что синоптические Евангелия - это главным образом богословские документы, и что богословские положения в них часто выражаются в исторической форме. В этом он повторил и подтвердил ключевые аксиомы бультмановской школы, основываясь на взглядах Келера и Рида.

Но, Э Кеземан сразу же дает этим утверждениям весьма многозначительную оценку. При всей очевидности богословской пристрастности евангелисты все же верили, что они имеют доступ к истине исторической информации об Иисусе Назарейском, и что эта историческая информация выражена и воплощена в тексте синоптических евангелий. Евангелия включают как керигму, так и историческое повествование.

Основываясь на этом взгляде, Эрнст Кеземан указывает на необходимость исследовать преемственность между проповедью Иисуса и проповедью об Иисусе. Хотя между земным Иисусом и проповедуемым и превозносимым Христом существует очевидное несоответствие; они соединены нитью преемственности, поскольку проповедуемый Христос уже в определенном смысле присутствует в историческом Иисусе. Следует подчеркнуть, что Кеземан не призывает к проведению нового исследования исторического Иисуса, чтобы дать историческое обоснование керигме; еще меньше он хочет сказать, что разрыв между историческим Иисусом и проповедуемым Христом вызывает необходимость по иному истолковать его на основе первого. Напротив Кеземан указывает на то, что богословское утверждение единства земного Иисуса и возвышенного Христа исторически основано на действиях и проповеди Иисуса Назарейского. Богословское заявление, утверждает Кеземан, основывается на историческом доказательстве того, что керигма об Иисусе уже присутствует в зачаточной форме в служении Иисуса. Поскольку керигма содержит исторические элементы, совершенно правильно и необходимо исследовать отношения между Иисусом истории и Христом веры.

Совершенно очевидно, что направление "новые поиски исторического Иисуса" качественно отличается от дискредитированных поисков девятнадцатого века. Доводы Э. Кеземана основываются на признании того, что разрыв между Иисусом истории и Христом веры не означает, что они совершенно не связаны друг с другом, и что последний никак не основан на первом. Напротив, керигму можно выявить в действиях и проповеди Иисуса Назарейского, так что существует преемственность между проповедью Иисуса и проповедью об Иисусе. Тогда как ранние поиски основывались на том, что несоответствие между историческим Иисусом и Христом веры подразумевает то, что последний потенциально является вымыслом, и должен был быть реконструирован в свете объективных исторических исследований, Эрнст Кеземан подчеркивал, что подобная реконструкция не может быть признана ни необходимой, ни возможной.

Растущее осознание важности этого момента привело к развитию большого интереса к вопросу об исторических основаниях керигмы. В этой связи следует упомянуть о четырех мнениях.

1. Иоахим Иеремиас, занимающий, очевидно, крайнюю позицию в этом споре, указывал, что христианская вера основывается на том, что Иисус действительно сказал и совершил, насколько это можно установить исходя из результатов богословских исследований. Первая часть его работы "Богословие Нового Завета" было, таким образом, полностью посвящено "проповеди Иисуса" как центральному элементу богословия Нового Завета.

2. Сам Э. Кеземан указывал на преемственность между историческим Иисусом и керигматическим Христом, выраженную в том, что оба провозглашали приближение царства Божьего. Как в проповеди Иисуса, так и ранней христианской керигме, тема приближающегося царства имеет большое значение.

3. Как мы видели выше, Герхард Эбелинг усматривал преемство понятия "вера Иисуса", которую он понимал как аналогичную "вере Авраама" (описанной в Рим.4) - прототипной вере, историческим примером и воплощением которой был Иисус Назарейский, и которая была доступна верующим того времени.

4. Гюнтер Борнкам делал особый акцент на признаках власти, очевидных в служении Иисуса. В Иисусе божественная сущность сталкивается с человеческой и вызывает в ней радикальное изменение. В то время как Бультман усматривает сущность проповеди Иисуса в будущем пришествии царства Божьего, Г. Борнкам смещает акцент с будущего на настоящее - на встречу отдельного человека с Богом в личности Иисуса. Эта тема "встречи с Богом" очевидна как в служении Иисуса, так и в проповеди об Иисусе, и является важным богословским и историческим звеном между земным Иисусом и проповедуемым Христом.

Представители направления "новые поиски исторического Иисуса", таким образом, стремились подчеркнуть преемственность между историческим Иисусом и Христом веры. В то время как предыдущие исследователи имели целью дискредитировать новозаветный портрет Христа, сторонники этого направления в конце концов утвердили его, делая акцент на преемственности между проповедью Самого Иисуса и церковной проповедью об Иисусе.

С тех пор, в этой области возникли новые направления. В 1970-1980-е годы особое внимание уделялось исследованию отношений между Иисусом и его иудейским окружением первого века. Эта направление, связываемое главным образом с такими английскими и американскими авторами как Геза Вермес и Э. П. Сандерс, вновь проявило интерес к иудейскому окружению Христа и еще раз подчеркнуло важность истории в связи с христологией. Бультмановский подход, который сводил на нет значение истории в христологии, многие считают дискредитированным, во всяком случае в настоящее время. Однако, богословская мода изменчива, и было бы опрометчиво делать вывод о том, что нынешний интерес к истории останется постоянной чертой христианского богословия.

ВОСКРЕСЕНИЕ ХРИСТА: СОБЫТИЕ И ЕГО ЗНАЧЕНИЕ

Вопрос об отношениях между верой и историей часто возникает в связи с вопросом о воскресении Христа. Этот вопрос - или точнее, восстал ли действительно Христос из мертвых, и если да, то что может это событие означать - главный объект критики христианства со стороны представителей эпохи Просвещения. Ниже мы попытаемся обозначить главные из современных направлений этой критики и дать их оценку.

Просвещение: Воскресение как событие, которого никогда не было

Характерная для эпохи Просвещения убежденность во всемогуществе разума и решающем значении наличия современных аналогов прошлым привели к тому, что в восемнадцатом веке развилось крайне скептическое отношение к воскресению. Г. Э. Лессинг - отличный пример такого отношения. Он утверждает, что лично он не видел воскресения Иисуса Христа; на каком же основании, спрашивает он, должен он верить в то, чего он не видел. Согласно Лессингу, проблема хронологической отдаленности еще больше обостряется из-за его сомнений (которые, как он считает, должны разделяться и другими) в надежности свидетельств очевидцев. В конечном итоге, наша вера основывается на авторитете других, а не на авторитете нашего собственного опыта и рационального его истолкования.

"Но поскольку истинность чудес не может быть доказана чудесами происходящими в настоящее время, так как сообщения о чудесах - всего лишь сообщение... Я отрицаю, что они могут или должны заставить меня иметь хоть какую-то веру и в другие учения Иисуса".

Иными словами, поскольку сейчас люди не восстают из мертвых, почему мы должны верить в то, что это происходило в прошлом? Здесь фигурирует одна из основных тем просвещения: самостоятельность человека. Реальность рациональна и люди обладают необходимыми эпистемологическими способностями, чтобы раскрыть рациональный порядок мира. Истина - не то, что должно быть принято на основании чьего-то авторитета; самостоятельно мыслящий человек должен сам узнавать и принимать ее исходя из восприятия соответствия между тем, что этот человек считает истиной и той "истиной", которая подлежит проверке. Истина выявляется, а не навязывается. С точки зрения Лессинга, быть вынужденным принять свидетельство других равносильно отказу от интеллектуальной самостоятельности. Воскресение не имеет современным аналогов. Воскресение не является частью современного опыта. Почему же мы должны с доверием относиться к новозаветным рассказам? С точки зрения Лессинга, воскресение - это немногим более чем недоразумение.

Давид Фридрих Штраус: Воскресение как миф

В своей книге "Жизнь Иисуса" (1835 г.) Штраус представил радикально новый подход к вопросу о воскресении Христа. Сам Д. Ф. Штраус отмечал, что воскресение Христа имеет центральное значение для христианской веры:

"Корнем веры в Иисуса является убеждение в Его воскресении. Считается, что тот, кого убили, каким бы великим он ни был при жизни, не может быть Мессией: его восстановление к жизни - это лучшее доказательство того, что он - Мессия. Освобожденный своим воскресением из царства теней и в то же время поднятый над сферой земного человечества, он теперь вознесен на небеса и занял свое место одесную Бога".

Д. Ф. Штраус отметил, что такое понимание того, что он назвал "христологией ортодоксальной системы", подверглось со времен Просвещения значительной критике, причем в немалой степени это было вызвано взглядами эпохи Просвещения о том, что чудеса (такие как воскресение) невозможны.

На основании этих априорных посылок, которые точно соответствуют мировоззрению эпохи Просвещения, Д. Ф. Штраус объявил о своем намерении объяснить "происхождение веры в воскресение Иисуса без какого-либо соответствующего чуда". Иными словами, Штраус стремился объяснить, как христиане стали верить в воскресение, когда не существовало объективного исторического основания этой веры. Исключив воскресение как "объективный случай чуда", Штраус усмотрел истоки этой веры на чисто субъективном уровне. Вера в воскресение может быть объяснена не как отклик на "объективное восстановление жизни", а как "субъективная концепция разума". Вера в воскресение Иисуса является следствием преувеличенных "воспоминаний о личности Иисуса", которые преобразовали память в идею о живом присутствии. Мертвый Иисус был, таким образом, преобразован в воображаемого воскресшего Христа или, используя соответствующий термин, мифического воскресшего Христа.

Конкретный вклад Д. Ф. Штрауса в дискуссию выразился в привнесении категории "мифа" - отражения социальной обусловленности и культурного мировоззрения авторов Евангелия. Предположение о том, что часть Писаний относится к мифологии не ставит под сомнение их честность, а лишь становится признанием мировоззрения периода, в который они были написаны. Следует считать, что евангельские авторы разделяли культурное мировоззрение своей культурной среды. Штраус проводит разграничение между собой и взглядами Г. С. Реймаруса о том, что евангелисты осознанно или неосознанно исказили свои рассказы об Иисусе Назарейском. Он утверждает, что мифический язык служит естественным способом выражения примитивной групповой культуры, которой еще предстояло подняться до уровня абстрактной концептуализации.

С точки зрения Реймаруса, евангельские авторы либо были лжецами, либо сами были введены в заблуждение. Своим введением категории "мифа" Штраус отодвинул дискуссию от этого суждения. Воскресение следовало рассматривать не как сознательную фальсификацию, а как истолкование событий (особенно памяти и "субъективного видения") в манере, понятной для палестинской культуры первого века, в которой преобладало мифическое мировоззрение. С изменением культурной обстановки веру в воскресение как объективное события следует считать невозможной.

"Жизнь Иисуса" Штрауса, наряду с другими рационализирующими христианство работами того периода, например книгой с аналогичным названием, принадлежащей перу Эрнста Ренана (1863 г.), привлекла огромное внимание. Воскресение, традиционно считающееся основанием христианской веры, теперь стали считать ее продуктом. Христианство стали считать связанным с памятью о мертвом Иисусе, а не восхвалением Христа воскресшего. Однако, дискуссия на этом не закончилась. Ниже мы рассмотрим позднейшие события в этой интригующей области современного богословия. Вероятно наиболее точным последователем Штрауса в двадцатом веке стал Рудольф Бультман. К его взглядам на воскресение мы сейчас и обращаемся.

Рудольф Бультман: Воскресение как событие в опыте апостолов

Р. Бультман разделял основополагающее убеждение Штрауса о том, что в наш научный век невозможно верить в чудеса. В результате, вера в объективное воскресение Иисуса более невозможна; однако, вполне можно рассматривать его в другом свете. История, утверждал Бультман, является "закрытым циклом следствий, в котором отдельные события связаны друг с другом причинно-следственной связью". Воскресение, как и другие чудеса, таким образом нарушило бы тесно связанную природную систему. Аналогичные взгляды высказывались и другими мыслителями, сочувствовавшими просветителям.

Веру в объективное воскресение Иисуса, хотя и совершенно законную и разумную в первом веке, сегодня нельзя воспринимать серьезно. "Нельзя пользоваться электричеством и радио, и в случае болезни прибегать к помощи современных медицинских и клинических открытий, и в то же время верить в новозаветный мир духов и чудес". Человеческое понимание мира и человеческого существования радикально изменилось со времен первого века, в результате чего современное человечество находит мифологическое мировоззрение Нового Завета непонятным и неприемлемым. Мировоззрение дается человеку вместе с веком, в котором он живет, и он не может изменить его. Современное научное и экзистенциальное мировоззрение означает, что мировоззрение Нового Завета для данной эпохи непонятно и ненужно.

По этой причине, воскресение следует считать "мифическим событием, чистым и простым". Воскресение представляется чем-то, что произошло в субъективном сознании апостолов, а не чем-то, произошедшим на общественной арене истории. С точки зрения Р. Бультмана, Иисус действительно воскрес - Он воскрес в керигму. Проповедь Самого Иисуса была преобразована в христианскую проповедь о Христе. Иисус стал составной частью христианской проповеди; Он вошел в проповедь евангельскую:

"Все рассуждения, касающиеся способов бытия воскресшего Иисуса, все рассказы о пустом гробе и все пасхальные легенды, какие бы элементы исторических фактов они не содержали, и какими бы истинными они не были в своей символической форме, не имеют никакого значения. Содержанием пасхальной веры является вера в Христа, присутствующего в керигме".

В соответствии со своим антиисторическим подходом, Рудольф Бультман перемещает внимание с исторического Иисуса на проповедь о Христе. "Вера в Церковь как носительницу - это та пасхальная вера, которая состоит в уверенности в то, что Иисус присутствует в керигме".

Карл Барт: Воскресение как историческое событие, выходящее за рамки критического исследования

Карл Барт написал небольшое произведение, озаглавленное "Воскресение Мертвого" еще в 1924 г. Однако, его зрелые взгляды на связь между воскресением и историей относятся к более позднему периоду, и в них ощущается влияние Р. Бультмана. В очерке К. Барта "Рудольф Бультман - попытка понять Его" (1952 г.) излагаются все его опасения относительно подхода Бультмана. Затем последовало тщательное рассмотрение этого вопроса в первой части четвертого тома его "Церковной догматики" (1953 г.). Ниже мы попытаемся сформулировать позицию Барта и сравнить ее с точкой зрения Р. Бультмана.

В своих ранних работах К. Барт утверждал, что пустая гробница имеет минимальное значение в связи с воскресением. Однако, он стал испытывать все большую тревогу в связи с экзистенциальным подходом Бультмана к воскресению, который, как ему казалось, подразумевал, что воскресение не имело объективных исторических оснований. По этой причине Барт стал делать значительный акцент на евангельских рассказах о пустой гробнице. Пустая гробница является "обязательным знаком", который "исключает какие-либо возможные недоразумения". Она доказывает, что воскресение Христа не было чисто внутренним или субъективным событием, но оставило свой след в истории.

Это может навести на мысль, что Карл Барт считал воскресение чем-то, что можно подвергнуть историческому исследованию, чтобы прояснить его природу и подтвердить его место в истории мира, а не в личном внутреннем сознании первых верующих. Однако, это не так. Он настойчиво отказывается позволить подвергнуть евангельские повествования критическим историческим исследованиям. Не совсем ясно почему. Представляется, что на его мысли в этом вопросе оказал серьезное влиянием следующий фактор.

К. Барт подчеркивает, что Павел и другие апостолы были призваны не "принять хорошо доказанный исторический рассказ", а "принять решение веры". Исторические исследования не могут доказать или служить основанием такой веры; не может вера и зависеть от временных результатов исторических исследований. В любом случае, вера зарождается как отклик на воскресшего Христа, а не на пустую гробницу. Барт совершенно ясно утверждает, что сама по себе пустая гробница не может служить основанием для веры в воскресшего Христа. Отсутствие Христа в гробнице не обязательно предполагает Его воскресение: "Его тело могло быть украдено, Он мог просто казаться мертвым".

В результате, Барт оказывается в, на первый взгляд, очень уязвимом положении. Стремясь отстоять воскресение как историческое событие перед лицом субъективистского подхода Бультмана, он не готов позволить критически исследовать эту историю. Частично это вызвано его страстным убеждением в том, что историческая наука не может служить основанием веры; частично это отражает его предположение, что воскресение Христа относится к более широкой сети идей и событий, которая не может быть выявлена или доказана с помощью исторических исследований. Какую бы симпатию не вызывали богословские соображения Барта в данном вопросе, трудно не прийти к выводу о том, что ему недостает достоверности. Возможно, именно по этой причине значительное внимание привлек к себе подход В. Панненберга.

Вольфхарт Панненберг: Воскресение как историческое событие, открытое для критических исследований

Наиболее характерной чертой системы богословских взглядов В. Панненберга, возникшей в 1960-е годы, является обращение к всеобщей истории. Эти взгляды развиваются и обосновываются в сборнике "Откровение и история" (1961 г.), вышедшем под редакцией В. Панненберга, в котором эти идеи рассматриваются достаточно подробно. Очерк Панненберга "Догматические тезисы по поводу доктрины об откровении" открывается ярким обращением к всеобщей истории:

"История - это широчайший горизонт христианского богословия. Все богословские вопросы и ответы имеют смысл лишь в рамках истории, которую Бог разделяет с человечеством и через человечество со всем творением, направленной к будущему, которое сокрыто от мира, но уже было явлено во Христе".

Эти важнейшие исходные положения выражают характерные черты богословских взглядов В. Панненберга на данном этапе его жизни. Они сразу же отличают его от неисторического богословия Р. Бультмана и его школы с одной стороны, и сверхисторического подхода Мартина Келера с другой. Христианское богословие основывается на анализе всеобщей и общедоступной истории. С точки зрения Панненберга, откровение следует признать по существу своему объективным и всеобщим историческим событием, которое признается и истолковывается как "акт Божий". С точки зрения его критиков, это низводит веру к интуиции, отрицает за Святым Духом какую-либо роль в откровении.

Довод В. Панненберга принял следующую форму. Историю, во всей ее полноте, можно понять лишь при рассмотрении ее с ее конечной точки. Лишь с этой точки можно рассмотреть исторический процесс полностью, а следовательно и правильно его понять. Однако, если Маркс утверждал, что общественные науки, предсказав, что целью истории является гегемония социализма, дали ключи к истолкованию истории, Панненберг заявляет, что такой ключ может быть дан лишь Иисусом Христом. В истории Иисуса Христа пролептически открывается конец истории. Иными словами, конец истории, который еще не произошел, был заранее открыт в личности и трудах Христа.

Эта идея о "пролептическом открытии конца истории" основывается на апокалиптическом мировоззрении, которое, как утверждает В. Панненберг, дает ключ к пониманию новозаветного истолкования значения и функции Иисуса. В то время как Р. Бультьман стремился демифологизировать апокалиптические элементы Нового Завета, Панненберг рассматривает их как герменевтические рамки для истолкования жизни, смерти и воскресения Христа.

Вероятно наиболее характерным и несомненно наиболее комментируемым аспектом этой работы служит акцент Панненберга на воскресении Иисуса как объективном историческом событии, засвидетельствованном всеми, кто имел доступ к этому свидетельству. В то время как Бультман рассматривал воскресение как событие в субъективном мире апостолов, Панненберг заявил, что оно принадлежит к миру всеобщей объективной истории.

Это сразу же поставило вопрос об историчности воскресения. Как было отмечено выше, группа авторов эпохи Просвещения утверждала, что единственная наша информация о воскресении содержится в Новом Завете. Поскольку не существует современных аналогов воскресения, достоверность этих рассказов вызывала серьезные сомнения. Аналогичным образом, Эрнст Трельч высказывался за однородность истории: поскольку воскресение Иисуса радикально нарушало эту однородность, его историчность казалась сомнительной. Первоначальный отклик В. Панненберга на эти трудности содержался в очерке "Искупительное событие и история", а затем в работе "Иисус - Бог и Человек". Основной его довод можно свести к следующему.

По мнению Панненберга, Э. Трельч, глядя на историю взглядом узкого педанта и исходя из преходящих суждений, незаслуженно возведенных в ранг закона, заранее отбрасывает некоторые события. Его неоправданная "узость исследовательского интереса" характеризуется как "предвзятая" и "антропоцентричная". Она предполагает, что человеческая точка зрения выступает в качестве единственного приемлемого и нормативного взгляда на историю. Что же до аналогий, утверждает В. Панненберг, то они являются таковыми только с точки зрения человека; такой подход носит ограничительный характер и его никак нельзя признать основанием для критических исследований. Панненберг - слишком хороший историк, чтобы призывать к полному отказу от аналогии; в конце концов, это - проверенный и полезный инструмент исторических исследований. И все же В. Панненберг настаивает на том, что она не более, чем хороший рабочий инструмент, который не может определять устойчивый взгляд на реальность.

Если историк начинает исследовать Новый Завет, уже будучи убежденным, что "мертвые люди не воскресают", то он лишь будет накладывать это мнение на новозаветный материал. Суждение "Иисус не воскресал из мертвых" будет исходной предпосылкой, а не выводом такого исследования. То, как Панненберг рассматривает этот вопрос, являет собой яркий призыв подходить к проблеме воскресения с возможно большей беспристрастностью. Исторические свидетельства, указывающие на воскресение Иисуса, следует исследовать без догматических предпосылок о том, что такое событие не могло произойти.

Высказавшись в пользу историчности воскресения, В. Панненберг обращается к рассмотрению его истолкования в апокалиптическом контексте. Конец истории пролептически уже произошел в воскресении Иисуса из мертвых. Эта максима преобладает в истолковании этого события Панненбергом. Воскресение Иисуса предвосхищает общее воскресение в конце времен и привносит в историю как само воскресение, так и полное и окончательное откровение Божие. Воскресение Иисуса, таким образом, органически связано с Самооткровением Божьим во Христе; оно отождествляет Иисуса с Богом и позволяет усмотреть эту тождественность Богу в Его предпасхальном служении. Таким образом, оно служит основанием для целого ряда исходных христологических утверждений, в том числе о божественности Христа (как бы она ни понималась) и воплощении.

Воскресение и христианская надежда

Значение воскресения Иисуса Христа в христианском богословии очень многогранно. Одна из основополагающих граней воскресения связана с утверждением божественности Христа. Даже в Новом Завете возвышенный статус Иисуса Назарейского - как бы он ни воспринимался - рассматривается как связанный с Его воскресением. Австралийский автор Питер Карнли, обозревая исследования Нового Завета по данному вопросу, высказывает следующие соображения:

"Большинство современных исследователей Нового Завета ученых стремятся подчеркнуть, что воскресение является не просто неким придатком к набору верований о природе Иисуса и отождествлении Его с Христом Божиим. Основанием для веры во Христа служит не только историческая жизнь Иисуса от рождения до распятия. Если намеки на Его божественное достоинство и просматривались в Его жизни, они были развеяны Его преждевременной и всесокрушающей смертью. Подлинная христианская вера - это послепасхальное явление, и описание жизни и смерти Иисуса в Евангелиях сделано в ретроспективном свете воскресения. Действительно, именно вера в воскресение положила лежит в основе понимания уникальности личности Иисуса Христа ранней Церковью".

Важно, однако, еще и то, что воскресение Иисуса играет в христианском богословии еще одну роль. Оно - основа христианской надежды. Это положение имеет как сотериологическое, так и эсхатологическое значение. На сотериологическом уровне оно позволяет рассматривать смерть Христа на кресте в свете победы Бога над смертью и всем сонмом темных сил (см. раздел "Крест и прощение" в следующей главе). На эсхатологическом уровне оно становится основанием и сущностью христианской надежды на вечную жизнь (см. в начале главы 16). Мы исследуем эти вопросы позднее; на данном этапе нашей целью является дать читателю представление о многогранном богословском значении воскресения Христа.

В этой главе мы рассматриваем вопросы веры и истории, поднятые эпохой Просвещения. Совершенно очевидно, что христологические споры эпохи Просвещения и некоторого времени после эпохи Просвещения представляют большой интерес и ставят целый ряд проблем, которые еще долго будут вызывать споры. Общая потеря доверия к мировоззрению эпохи Просвещения привела к отходу от его христологических взглядов дня и возвращению в лоно классической христологии. Во многом то же можно сказать и о доктрине трудов Христа, к которой мы сейчас обращаемся.

Вопросы к десятой главе

1. Что имел в виду Г. Э. Лессинг, говоря об "огромной безобразной канаве" между верой и историей?

2. Представим себе, что Новый Завет неправильно понимает Иисуса. Как могли бы мы его исправить?

3. В чем "поиски исторического Иисуса" отражают взгляды эпохи Просвещения?

4. Оцените роль Мартина Келера или Альберта Швейцера в провале "поисков исторического Иисуса".

5. Если бы в Палестине были обнаружены останки Иисуса Христа, что бы сталось с христианством?

 

 

 

Hosted by uCoz