насилиях и оружии, весь народ; умы были заняты, а постоянное усердье к

богам, которые, казалось, и сами участвовали в людских заботах, исполнило

все сердца таким благочестием, что государством правили верность и клятва,

а не покорность законам и страх перед карой. (2) А поскольку римляне сами

усваивали нравы своего царя, видя в нем единственный образец, то даже

соседние народы, которые прежде считали, что не город, но военный лагерь

воздвигнут среди них на пагубу всеобщему миру, были пристыжены и теперь

почли бы нечестием обижать государство, всецело занятое служеньем богам.

     (3) Была роща, круглый год орошаемая ключом, который бил из темной

пещеры, укрытой в гуще деревьев. Туда очень часто приходил без свидетелей

Нума, будто бы для свиданья с богиней; эту рощу он посвятил Каменам,

уверяя, что они совещались там с его супругою Эгерией78. (4) Установил он и

празднество Верности. Он повелел, чтобы к святилищу Верности79 жрецы

приезжали на крытой колеснице, запряженной парой, и чтобы жертвоприношение

совершали рукою, спеленутою до самых пальцев, в знак того, что верность

должно блюсти и что она свята и остается святыней даже в пожатии рук. (5)

Он учредил многие другие священнодействия и посвятил богам места для

жертвоприношений - те, что понтифики зовут "Аргеями"80. Но все же

величайшая из его заслуг в том, что на протяжении всего царствования он

берег мир не меньше, чем царство.

     (6) Так два царя сряду, каждый по-своему - один войною, другой миром,

возвеличили Рим. Ромул царствовал тридцать семь лет, Нума - сорок три

года81. Государство было не только сильным, но одинаково хорошо

приспособленным и к войне и к мирной жизни.

22. (1) Нума умер, и вновь наступило междуцарствие. Затем народ избрал

царем Тулла Гостилия82, внука того Гостилия, который прославился битвой с

сабинянами у подножия крепости; отцы утвердили это решение. (2) Новый царь

не только не был похож на предшественника, но воинственностью превосходил

даже Ромула. Молодые силы и дедовская слава волновали его. И вот, решив,

что в покое государство дряхлеет, стал он повсюду искать повода к войне.

(3) Случилось, что римские поселяне угнали скот с альбанской земли,

альбанские, в свой черед,- с римской. Властвовал в Альбе тогда Гай Клуилий.

(4) С обеих сторон были отправлены послы требовать возмещения убытков.

Своим послам Тулл наказал идти прямо к цели, не отвлекаясь ничем: он твердо

знал, что альбанцы ответят отказом и тогда можно будет с чистой совестью

объявить войну. (5) Альбанцы действовали намного беспечнее; встреченные

Туллом гостеприимно и радушно, они весело пировали с царем. Между тем

римские послы и первыми потребовали удовлетворения, и отказ получили

первыми; они объявили альбанцам войну, которая должна была начаться через

тридцать дней. О том они и доложили Туллу. (6) Тут он приглашает альбанских

послов высказать, ради чего они явились. Те, ни о чем не догадываясь,

сначала зря тратят время на оправдания: они-де и не хотели бы говорить

ничего, что могло б не понравиться Туллу, но повинуются приказу: они пришли

за возмещеньем убытков, а если получат отказ, им велено объявить войну. (7)

А Тулл в ответ: "Передайте вашему царю, что римский царь берет в свидетели

богов: чья сторона первой отослала послов, не уважив их просьбы, на нее

пусть и падут все бедствия войны".

23. (1) Эту весть альбанцы уносят домой. И вот обе стороны стали всеми

силами готовить войну, всего более схожую с гражданской, почти что войну

меж отцами и сыновьями, ведь оба противника были потомки троянцев: Лавиний

вел начало от Трои, от Лавиния - Альба, от альбанского царского рода -

римляне. (2) Исход войны, правда, несколько умеряет горечь размышлений об

этой распре, потому что до сражения не дошло, погибли лишь здания одного из

городов, а оба народа слились в один. (3) Альбанцы первые с огромным

войском вторглись в римские земли. Лагерь они разбивают едва ли дальше, чем

в пяти милях от города; обводят лагерь рвом; Клуилиев ров - так, по имени

их вождя, звался он несколько столетий, покуда, обветшав, не исчезли и

самый ров, и это имя. (4) В лагере Клуилий, альбанский царь, умирает;

альбанцы избирают диктатора, Меттия Фуфетия83.

    Меж тем Тулл, особенно ожесточившийся после смерти царя, объявляет, что

кара всесильных богов за беззаконную войну постигнет, начав с головы, весь

альбанский народ, и, миновав ночью неприятельский лагерь, ведет войско в

земли альбанцев. Это заставило Меттия сняться с места. (5) Он подходит к

противнику как можно ближе и, отправив вперед посла, поручает ему передать

Туллу, что, прежде чем сражаться, нужны переговоры - он, Меттий, уверен:

если полководцы встретятся, то у него найдется сообщение, не менее важное

для римлян, нежели для альбанцев. (6) Хотя это выглядело пустым

хвастовством, Тулл не пренебрег предложением и выстроил войско. Напротив

выстроились альбанцы.

     Когда два строя стали друг против друга, вожди с немногими

приближенными вышли на середину. (7) Тут альбанеп заговорил. "Нанесенная

обида и отказ удовлетворить обоснованное договором требование о возмещении

ущерба - такова причина нынешней войны, я и сам, кажется, слышал о том из

уст нашего царя Клуилия, да и ты, Тулл, не сомневаюсь, выдвигаешь те же

доводы. (8). Но, если нужно говорить правду, а не красивые слова, это жажда

власти толкает к войне два родственных и соседних народа. Хорошо это или

дурно, я сейчас объяснять не буду: пусть размыслит об этом тот, кто затеял

войну, меня же альбанцы избрали, чтобы ее вести. А тебе, Тулл, хотел бы

напомнить я вот о чем. Сколь велика держава этрусков, окружающая и наши

владения, и особенно ваши, ты как их ближайший сосед знаешь еще лучше, чем

мы: велика их мощь на суше, еще сильней они на море. (9) Помни же: как

только подашь ты знак к битве, оба строя окажутся у них на виду, чтобы

сразу обоим, и победителю и побежденному, усталым и обессиленным, сделаться

жертвою нападения. Видят боги, раз уж мы не довольствуемся верной свободой

и в сомнительной игре ставим на кон господство и рабство, так найдем по

крайней мере какую-нибудь возможность решить без кровопролития, без

гибельного для обеих сторон урона, какому народу властвовать, какому

подчиняться".

     (10) Тулл согласился, хотя и от природы, и в твердой надежде на успех

был склонен к более воинственному решению. Обеим сторонам приходит в мысль

воспользоваться случаем, который посылала им сама Судьба.

24. (1) Было тогда в каждой из ратей по трое братьев-близнецов, равных и

возрастом, и силой. Это были, как знает каждый, Горации и Куриации84, и

едва ли есть предание древности, известное более широко; но и в таком ясном

деле не обошлось без путаницы насчет того, к какому народу принадлежали

Горации, к какому Куриации. Писатели расходятся во мнениях, но большая

часть, насколько я могу судить, зовет римлян Горациями, к ним хотелось бы

присоединиться и мне. (2) Цари обращаются к близнецам, предлагая им

обнажить мечи,- каждому за свое отечество: той стороне достанется власть,

за какою будет победа. Возражений нет, сговариваются о времени и месте. (3)

Прежде чем начался бой, между римлянами и альбанцами был заключен договор

на таких условиях: чьи граждане победят в схватке, тот народ будет мирно

властвовать над другим.

     (4) Разные договоры заключаются на разных условиях, но всегда

одинаковым способом. В тот раз, как я мог узнать, сделано было так (и нет о

договорах сведений более древних). Фециал85 воззвал к царю Туллу: "Велишь

ли мне, царь, заключить договор с отцом-отряженным народа альбанского?"

Царь повелел, тогда фециал сказал: "Прошу у тебя, царь, потребное для

освящения". Тот в ответ: "Возьми чистой травы". (5) Фециал принес из

крепости вырванной с корнем чистой травы. После этого он воззвал к царю

так: "Царь, назначаешь ли ты меня с моею утварью и сотоварищами царским

вестником римского народа квиритов?" Царь ответил: "Когда то не во вред мне

и римскому народу квиритов, назначаю". (6) Фециалом был Марк Валерий,

отцом-отряженным он назначил Спурия Фузия, коснувшись ветвью его головы и

волос. Отец-отряженный назначается для принесения присяги, то есть для

освящения договора: он произносит многочисленные слова длинного заклятия,

которое не стоит здесь приводить. (7) Потом, по оглашении условий, он

говорит: "Внемли, Юпитер, внемли, отец-отряженный народа альбанского,

внемли, народ альбанский. От этих условий, в том виде, как они всенародно

от начала и до конца оглашены по этим навощенным табличкам без злого умысла

и как они здесь в сей день поняты вполне правильно, от них римский народ не

отступится первым. (8) А если отступится первым по общему решению и со злым

умыслом, тогда ты, Юпитер, порази народ римский так, как в сей день здесь я

поражаю этого кабанчика, и настолько сильней порази, насколько больше твоя

мощь и могущество". (9) Сказав это, он убил кабанчика кременным ножом.

Точно так же и альбанцы через своего диктатора и своих жрецов произнесли

свои заклятья и клятву.

25. (1) Когда заключили договор, близнецы, как было условлено, берутся за

оружие. С обеих сторон ободряют своих: на их оружие, на их руки смотрят

сейчас отеческие боги, отечество и родители, все сограждане - и дома и в

войске. Бойцы, и от природы воинственные, и ободряемые криками, выступают

на середину меж двумя ратями. (2) Оба войска сели перед своими лагерями,

свободные от прямой опасности, но не от тревоги - спор ведь шел о

первенстве и решение зависело от доблести и удачи столь немногих. В

напряженном ожидании все чувства обращаются к зрелищу, отнюдь не тешащему

глаз.

     (3) Подают знак, и шесть юношей с оружием наизготове, по трое, как два

строя, сходятся, вобрав в себя весь пыл двух больших ратей. И те и другие

думают не об опасности, грозящей им самим, но о господстве или рабстве,

ожидающем весь народ, о грядущей судьбе своего отечества, находящейся

теперь в собственных их руках. (4) Едва только в первой сшибке стукнули

щиты, сверкнули блистающие мечи, глубокий трепет охватывает всех, и, покуда

ничто не обнадеживает ни одну из сторон, голос и дыхание застывают в горле.

(5) Когда бойцы сошлись грудь на грудь и уже можно было видеть не только

движение тел и мелканье клинков и щитов, но и раны и кровь, трое альбанцев

были ранены, а двое римлян пали. (6) Их гибель исторгла крик радости у

альбанского войска, а римские легионы оставила уже всякая надежда, но еще

не тревога: они сокрушались об участи последнего, которого обступили трое

Куриациев. (7) Волею случая он был невредим, и если против всех вместе

бессилен, то каждому порознь грозен. Чтобы разъединить противников, он

обращается в бегство, рассчитав, что преследователи бежать будут так, как

позволит каждому рана. (8) Уже отбежал он на какое-то расстоянье от места

боя, как, оглянувшись, увидел, что догоняющие разделены немалыми

промежутками и один совсем близко. (9) Против этого и обращается он в

яростном натиске, и, покуда альбанское войско кричит Куриациям, чтобы

поторопились на помощь брату, победитель Гораций, убив врага, уже

устремляется в новую схватку. Теперь римляне поддерживают своего бойца

криком, какой всегда поднимают при неожиданном обороте поединка

сочувствующие зрители, и Гораций спешит закончить сражение. (10) Итак, он,

прежде чем смог подоспеть последний, который был недалеко, приканчивает еще

одного Куриация: (11) и вот уже военное счастье сравнялось - противники

остались один на один, но не равны у них были ни надежды, ни силы.

Римлянин, целый и невредимый, одержавший двойную победу, был грозен, идя в

третий бой; альбанец, изнемогший от раны, изнемогший от бега, сломленный

зрелищем гибели братьев, покорно становится под удар. (12) И то не было

боем. Римлянин восклицает, ликуя: "Двоих я принес в жертву теням моих

братьев, третьего отдам на жертвенник того дела, ради которого идет эта

война, чтобы римлянин властвовал над альбанцем". Ударом сверху вонзает он

меч в горло противнику, едва держащему щит; с павшего снимает доспехи. (13)

Римляне встретили Горация ликованием и поздравлениями, и тем большею была

их радость, чем ближе были они прежде к отчаянию. Обе стороны занялись

погребением своих мертвых, но с далеко не одинаковыми чувствами - ведь одни

выиграли власть, а другие подпали чужому господству. (14) Гробницы можно

видеть и до сих пор на тех самых местах, где пал каждый: две римские

вместе, ближе к Альбе, три альбанские поодаль, в сторону Рима, и врозь -

именно так, как бойцы сражались.

26. (1) Прежде чем покинуть место битвы, Меттий, повинуясь заключенному

договору, спросил, какие будут распоряжения, и Тулл распорядился, чтобы

альбанская молодежь оставалась под оружием: она понадобится, если будет

война с вейянами. С тем оба войска и удалились в свои города.

     (2) Первым шел Гораций, неся тройной доспех, перед Капенскими воротами

его встретила сестра-девица, которая была просватана за одного из

Куриациев; узнав на плечах брата женихов плащ, вытканный ею самою, она

распускает волосы и, плача, окликает жениха по имени86. (3) Свирепую душу

юноши возмутили сестрины вопли, омрачавшие его победу и великую радость

всего народа. Выхватив меч, он заколол девушку, воскликнув при этом: (4)

"Отправляйся к жениху с твоею не в пору пришедшей любовью! Ты забыла о

братьях - о мертвых и о живом,- забыла об отечестве. (5) Так да погибнет

всякая римлянка, что станет оплакивать неприятеля!"

     Черным делом сочли это и отцы, и народ, но противостояла преступлению

недавняя заслуга. Все же Гораций был схвачен и приведен в суд к царю. А

тот, чтобы не брать на себя такой прискорбный и неугодный толпе приговор и

последующую казнь, созвал народный сход и объявил: "В согласии с законом,

назначаю дуумвиров, чтобы они вынесли Горацию приговор за тяжкое

преступление"87. (6) А закон звучал устрашающе: "Совершившего тяжкое

преступление да судят дуумвиры; если он от дуумвиров обратится к народу,

отстаивать ему свое дело перед народом; если дуумвиры выиграют дело,

обмотать ему голову, подвесить веревкой к зловещему дереву88, засечь его

внутри городской черты или вне городской черты"89. (7) Таков был закон, в

согласии с которым были назначены дуумвиры. Дуумвиры считали, что закон не

оставляет им возможности оправдать даже невиновного. Когда они вынесли

приговор, то один из них объявил: "Публий Гораций, осуждаю тебя за тяжкое

преступление. Ступай, ликтор, свяжи ему руки". (8) Ллктор подошел и стал

ладить петлю. Тут Гораций, по совету Тулла, снисходительного истолкователя

закона, сказал: "Обращаюсь к народу". (9) Этим обращением дело было

передано на рассмотренье народа. На суде особенно сильно тронул собравшихся

Публий Гораций-отец, объявивший, что дочь свою он считает убитой по праву:

случись по-иному, он сам наказал бы сына отцовскою властью90. Потом он

просил всех, чтоб его, который так недавно был обилен потомством, не

оставляли вовсе бездетным. (10) Обняв юношу и указывая на доспехи

Куриациев, прибитые на месте, что ныне зовется "Горациевы копья", старик

говорил: "Неужели, квириты, того же, кого только что видели вступающим в

город в почетном убранстве, торжествующим победу, вы сможете видеть с

колодкой на шее, связанным, меж плетьми и распятием? Даже взоры альбанцев

едва ли могли бы вынести столь безобразное зрелище! (11) Ступай, ликтор,

свяжи руки, которые совсем недавно, вооруженные, принесли римскому народу

господство. Обмотай голову освободителю нашего города; подвесь его к

зловещему дереву; секи его, хоть внутри городской черты - но непременно меж

этими копьями и вражескими доспехами, хоть вне городской черты - но

непременно меж могил Куриациев. Куда ни уведете вы этого юношу, повсюду

почетные отличия будут защищать его от позора казни!" (12) Народ не вынес

ни слез отца, ни равного перед любою опасностью спокойствия духа самого

Горация - его оправдали скорее из восхищения доблестью, нежели по

справедливости. А чтобы явное убийство было все же искуплено очистительной

жертвой, отцу повелели, чтобы он совершил очищение сына на общественный

счет.

     (13) Совершив особые очистительные жертвоприношения, которые с той

поры завещаны роду Горациев, отец перекинул через улицу брус и, прикрыв

юноше голову, велел ему пройти словно бы под ярмом. Брус существует и по

сей день, и всегда его чинят на общественный счет; называют его "сестрин

брус"91. Гробница Горации - на месте, где та пала мертвой,- сложена из

тесаного камня.

27. (1) Но недолог был мир с Альбой. Недовольство черни, раздраженной тем,

что судьба государства была вручена трем воинам, смутило суетный ум

диктатора, и, поскольку, действуя прямо, он ничего не выгадал, Меттий

принялся бесчестными ухищрениями домогаться прежнего расположения

соотечественников. (2) Как прежде, в военное время, он искал мира, так

теперь, в мирное, ищет войны, и, сознавая, что боевого духа у его сограждан

больше, чем сил, он к прямой и открытой войне подстрекает другие народы,

своему же оставляет прикрытое видимостью союза предательство. (3) Фиденяне,

жители римского поселения, дали склонить себя к войне с Римом, получив от

альбанцев обещание перейти на их сторону. Войдя в соглашение с вейянами,

они взялись за оружие. (4) Когда фиденяне отпали, Тулл, вызвав Меттия и его

войско из Альбы, повел их на врага. Перейдя Аниен, он разбил лагерь при

слиянии рек. Между этим местом и Фиденами перешло Тибр войско вейян. (5)

Они в боевом строю не отдалились от реки. занимая правое крыло; на левом,

ближе к горам, расположились фиденяне. Против вейян Тулл выстроил своих, а

альбанцев разместил против легиона фиденян. Храбрости у альбанского

полководца было не больше, чем верности. Не отваживаясь ни остаться на

месте, ни открыто перейти к врагу, он мало-помалу отступает к горам. (6)

Решив, что дальше отходить не надо, он выстраивает все войско и в

нерешительности, чтобы протянуть время, поправляет ряды. Замысел его был -

на ту сторону привести свои силы, на какой окажется счастье. (7) Римляне,

стоявшие рядом, сперва удивлялись, видя, что их крыло остается незащищенным

из-за отхода союзников; потом во весь опор прискакал конник и сообщил царю,

что альбанцы уходят. Среди всеобщего замешательства Тулл дал обет учредить

двенадцать салиев92 и святилища Страху и Смятенью. (8) Всадника он

отчитывает громким голосом - чтоб услыхали враги - и приказывает вернуться

в сраженье: тревожиться нечего, это он, Тулл, послал в обход альбанское

войско, чтобы оно напало на незащищенные тылы фиденян. И еще царь

распорядился, чтобы всадники подняли копья. (9) Когда это было исполнено,

от большей части римской пехоты был загорожен вид уходящего альбанского

войска, а те, кто успел увидеть, доверились речи царя и сражались тем

горячее. Страх теперь переходит к врагам; они слышали громкий голос Тулла,

а большинство фиденян, жителей римского поселения, знали латинский язык.

(10) И вот, чтобы не оказаться отрезанными от своего города, если альбанцы

с холмов внезапно двинутся вниз, фиденяне поворачивают вспять. Тулл

наступает, и, когда крыло, которое занимали фиденяне, было рассеяно, он, с

еще большим воинским пылом, вновь обращает рать против вейян, устрашенных

чужим испугом. Не выдержали натиска и они, но бежать как придется не давала

протекавшая сзади река. (11) Добежав до нее, одни, постыдно бросая щиты,

слепо ринулись в воду, другие медлили на берегу, колеблясь меж бегством и

битвой, и были раздавлены. Из всех сражений, что до сих пор дали римляне,

ни одно не было более ожесточенным.

28. (1) Тогда альбанское войско, оставшееся зрителем битвы, спустилось на

равнину. Меттий поздравляет Тулла с полной победою над врагами; со своей

стороны Тулл любезно разговаривает с Меттием. Он велит соединить, в добрый

час, альбанский лагерь с лагерем римским и готовит очистительное

жертвоприношение к следующему дню.

     (2) На рассвете, когда все было приготовлено по заведенному обычаю,

Тулл приказывает созвать на сходку оба войска. Глашатаи, начав с дальнего

конца лагеря, первыми подняли альбанцев. А тех и самое дело, бывшее им в

новинку, побудило стать впереди, чтобы послушать речь римского царя. (3) Их

окружает римский легион под оружием - так было решено заранее; центурионам

было вменено в обязанность исполнять приказания без задержки. (4) Тулл

начинает так:

     "Римляне, если в какой-либо из войн раньше всего следовало благодарить

бессмертных богов, а потом вашу собственную доблесть, так это во вчерашнем

сражении. Биться пришлось не столько с врагами, сколько с предательством и

вероломством союзников, а эта битва и тяжелей, и опасней. (5) Пусть не

будет у вас заблуждений - без моего приказа поднялись альбанцы к горам, и

не распоряжался я ходом битвы, но схитрил и притворился, чтобы вы не знали,

что брошены союзниками, и не отвлеклись от сраженья и чтобы враги,

вообразив себя обойденными с тыла, в страхе ударились в бегство. (6) Та

вина, о которой я говорю, лежит не на всех альбанцах: они пошли за своим

вождем, как поступили бы и вы, если бы я захотел увести вас отсюда. Меттий

- вот предводитель, за которым они пошли, тот же Меттий - зачинщик этой

войны, Меттий - нарушитель договора меж Римом и Альбой. Когда-нибудь и

другой дерзнет ва подобное, если сегодня не покажу я пример, который будет

наукой всем смертным".

     (7) Вооруженные центурионы обступают Меттия, а царь продолжает: "Да

послужит это ко благу, пользе и счастью римского народа, моему и вашему

счастью, альбанцы,- вознамерился я весь альбанский народ перевести в Рим,

простому люду даровать гражданство, старейшин зачислить в отцы, создать

один город, одно государство. Как один народ, составлявший общину

альбанцев, был поделен некогда на два, так теперь пусть они воссоединятся в

один". (8) На это альбанцы, безоружные в кольце вооруженных, хоть и думают

об этом по-разному, но, объединенные общим страхом, отвечают молчанием. (9)

Тогда Тулл говорит: "Меттий Фуфетий, если бы и ты мог научиться хранить

верность и соблюдать договоры, я бы тебя этому поучил, оставив в живых; но

ты неисправим, а потому умри, и пусть твоя казнь научит человеческий род

уважать святость того, что было осквернено тобою. Совсем недавно ты

раздваивался душою меж римлянами и фиденянами, теперь раздвоишься телом".

(10) Тут же подали две четверни, и царь приказал привязать Меттия к

колесницам, потом пущенные в противоположные стороны кони рванули и,

разодрав тело надвое, поволокли за собой прикрученные веревками члены. (11)

Все отвели глаза от гнусного зрелища. В первый раз и в последний

воспользовались римляне этим способом казни, мало согласным с законами

человечности; в остальном же можно смело сказать, что ни один народ не

назначал более мягких наказаний.

29. (1) Между тем уже были посланы в Альбу всадники, чтобы перевести

население в Рим, за ними шли легионы разрушать город. (2) Когда они

вступили в ворота, не было вовсе смятения и безудержного отчаяния, обычного

в только что взятом городе, где взломаны ворота, иди повалены стены, или не

устояли защитники крепости,- и вот уже повсюду слышен вражеский крик, по

улицам носятся вооруженные и все без разбора предается огню и мечу. (3) А

тут немая скорбь и молчаливое горе сковали сердца: забывшись в тревожном

ожидании, не в силах решиться, люди спрашивали друг у друга, что оставить,

что брать с собою, и то застывали на порогах, то блуждали по дому, чтобы

бросить на все последний взгляд. (4) Но вот крики всадников, приказывавших

уходить, зазвучали угрожающе, послышался грохот зданий, рушимых на краю

города, и пыль, поднявшись в отдалении, окутала все, словно облако; тогда,

второпях унося то, что каждый мог захватить, оставляя и Ларов с пенатами93,

и стены, в которых родились и выросли, альбанцы стали уходить,- (5) вот

сплошная толпа переселяющихся заполнила улицы; вид чужого горя и взаимное

сострадание исторгали из глаз новые слезы, слышались и жалостные женские

вопли, особенно громкие, когда проходили мимо священных храмов, занятых

вооруженными воинами, и как бы в плену оставляли богов. (6) После того как

альбанцы покинули город, римляне все здания, общественные и частные,

сравнивают с землею, в один час предав разрушению и гибели труды четырех

столетий94, которые стоял город Альба; храмы богов, однако,- так указано

было царем - были пощажены.

30. (1) Рим между тем с разрушением Альбы растет. Удваивается число

граждан, к городу присоединяется Целийский холм95, а чтобы он заселялся

быстрее и гуще, Тулл избирает его местом для царского дома и с той поры там

и живет. (2) Альбанских старейшин96 - Юлиев, Сервилиев, Квинтиев, Геганиев,

Куриациев, Клелиев - он записал в отцы, чтобы росла и эта часть

государственного целого; построил он и курию, священное место заседаний

умноженного им сословия,- она вплоть до времени наших отцов звалась

Гостилиевой97. (3) И, чтобы в каждое сословие влилось подкрепление из

нового народа, Тулл набрал из альбанцев десять турм98 всадников, старые

легионы пополнил альбанцами, из них же составил новые.

     (4) Полагаясь на эти силы, Тулл объявляет войну сабинянам, которые в

те времена лишь этрускам уступали в численности и воинской мощи. (5) С

обеих сторон были обиды и тщетные требования удовлетворения. Тулл

жаловался, что на людном торжище у храма Феронии99 схвачены были римские

купцы; (6) сабиняне - что еще до того их люди бежали в священную рощу100 и

были удержаны в Риме. Такие выставлялись предлоги к войне. Сабиняне отлично

помнили, что в свое время Таций переместил в Рим часть их собственных

воинских сил и что вдобавок римское государство еще усилилось недавним

присоединением альбанского народа, а потому и сами стали осматриваться

вокруг в поисках внешней помощи. (7) Этрурия была по соседству, ближе всех

из этрусков - вейяне. Там еще не остыло после прежних войн озлобленье, умы

были особенно возбуждены и склонны к измене, и поэтому оттуда сабиняне

привлекли добровольцев, а кое-кого из неимущего сброда соблазнила плата. Но

от вейского государства сабиняне никакой помощи не получили, и вейяне

остались верны условиям договора, заключенного с Ромулом (то, что прочие

этруски не помогли сабинянам, не так удивительно). (8) Так обе стороны

всеми силами готовились к войне, исход которой, казалось, зависел от того,

кто нападет первым. Тулл, опережая противника, вторгся в Сабинскую область.

(9) Жестокая битва произошла близ Злодейского леса, и победою римляне

обязаны были не столько мощной пехоте, сколько недавно пополнившейся

коннице. (10) Внезапным ударом всадники смяли ряды сабинян, которые не

смогли ни устоять в битве, ни без больших потерь спастись бегством.