ПЕСНЬ ТРИНАДЦАТАЯ

                     1 Еще кентавр не пересек потока,

                       Как мы вступили в одичалый лес,

                       Где ни тропы не находило око.

                     4 Там бурых листьев сумрачен навес,

                       Там вьется в узел каждый сук ползущий,

                       Там нет плодов, и яд в шипах древес.

                     7 Такой унылой и дремучей пущи

                       От Чечины и до Корнето нет,

                       Приют зверью пустынному дающей.

                    10 Там гнезда гарпий, их поганый след,

                       Тех, что троян, закинутых кочевьем,

                       Прогнали со Строфад предвестьем бед.

                    13 С широкими крылами, с ликом девьим,

                       Когтистые, с пернатым животом,

                       Они тоскливо кличут по деревьям.

                    16 "Пред тем, как дальше мы с тобой пойдем, -

                       Так начал мой учитель, наставляя, -

                       Знай, что сейчас мы в поясе втором,

                    19 А там, за ним, пустыня огневая.

                       Здесь ты увидишь то, - добавил он, -

                       Чему бы не поверил, мне внимая".

                    22 Я отовсюду слышал громкий стон,

                       Но никого окрест не появлялось;

                       И я остановился, изумлен.

                    25 Учителю, мне кажется, казалось,

                       Что мне казалось, будто это крик

                       Толпы какой-то, что в кустах скрывалась.

                    28 И мне сказал мой мудрый проводник:

                       "Тебе любую ветвь сломать довольно,

                       Чтоб домысел твой рухнул в тот же миг".

                    31 Тогда я руку протянул невольно

                       К терновнику и отломил сучок;

                       И ствол воскликнул: "Не ломай, мне больно!"

                    34 В надломе кровью потемнел росток

                       И снова крикнул: "Прекрати мученья!

                       Ужели дух твой до того жесток?

                    37 Мы были люди, а теперь растенья.

                       И к душам гадов было бы грешно

                       Выказывать так мало сожаленья".

                    40 И как с конца палимое бревно

                       От тока ветра и его накала

                       В другом конце трещит и слез полно,

                    43 Так раненое древо источало

                       Слова и кровь; я в ужасе затих,

                       И наземь ветвь из рук моих упала.

                    46 "Когда б он знал, что на путях своих, -

                       Ответил вождь мой жалобному звуку, -

                       Он встретит то, о чем вещал мой стих,

                    49 О бедный дух, он не простер бы руку.

                       Но чтоб он мог чудесное познать,

                       Тебя со скорбью я обрек на муку.

                    52 Скажи ему, кто ты; дабы воздать

                       Тебе добром, он о тебе вспомянет

                       В земном краю, куда взойдет опять".

                    55 И древо: "Твой призыв меня так манит,

                       Что не могу внимать ему, молча;

                       И пусть не в тягость вам рассказ мой станет.

                    58 Я тот, кто оба сберегал ключа

                       От сердца Федерика и вращал их

                       К затвору и к отвору, не звуча,

                    61 Хранитель тайн его, больших и малых.

                       Неся мой долг, который мне был свят,

                       Я не щадил ни сна, ни сил усталых.

                    64 Развратница, от кесарских палат

                       Не отводящая очей тлетворных,

                       Чума народов и дворцовый яд,

                    67 Так воспалила на меня придворных,

                       Что Август, их пыланьем воспылав,

                       Низверг мой блеск в пучину бедствий черных

                    70 Смятенный дух мой, вознегодовав,

                       Замыслил смертью помешать злословью,

                       И правый стал перед собой неправ.

                    73 Моих корней клянусь ужасной кровью,

                       Я жил и умер, свой обет храня,

                       И господину я служил любовью!

                    76 И тот из вас, кто выйдет к свету дня,

                       Пусть честь мою излечит от извета,

                       Которым зависть ранила меня!"

                    79 "Он смолк, - услышал я из уст поэта. -

                       Заговори с ним, - время не ушло, -

                       Когда ты ждешь на что-нибудь ответа".

                    82 "Спроси его что хочешь, что б могло

                       Быть мне полезным, - молвил я, смущенный. -

                       Я не решусь; мне слишком тяжело".

                    85 "Вот этот, - начал спутник благосклонный, -

                       Готов свершить тобой просимый труд.

                       А ты, о дух, в темницу заточенный,

                    88 Поведай нам, как душу в плен берут

                       Узлы ветвей; поведай, если можно,

                       Выходят ли когда из этих пут".

                    91 Тут ствол дохнул огромно и тревожно,

                       И в этом вздохе слову был исход:

                       "Ответ вам будет дан немногосложно.

                    94 Когда душа, ожесточась, порвет

                       Самоуправно оболочку тела,

                       Минос ее в седьмую бездну шлет.

                    97 Ей не дается точного предела;

                       Упав в лесу, как малое зерно,

                       Она растет, где ей судьба велела.

                   100 Зерно в побег и в ствол превращено;

                       И гарпии, кормясь его листами,

                       Боль создают и боли той окно.

                   103 Пойдем и мы за нашими телами,

                       Но их мы не наденем в Судный день:

                       Не наше то, что сбросили мы сами.

                   106 Мы их притащим в сумрачную сень,

                       И плоть повиснет на кусте колючем,

                       Где спит ее безжалостная тень".

                   109 Мы думали, что ствол, тоскою мучим,

                       Еще и дальше говорить готов,

                       Но услыхали шум в лесу дремучем,

                   112 Как на облаве внемлет зверолов,

                       Что мчится вепрь и вслед за ним борзые,

                       И слышит хруст растоптанных кустов.

                   115 И вот бегут, левее нас, нагие,

                       Истерзанные двое, меж ветвей,

                       Ломая грудью заросли тугие.

                   118 Передний: "Смерть, ко мне, ко мне скорей!"

                       Другой, который не отстать старался,

                       Кричал: "Сегодня, Лано, ты быстрей,

                   121 Чем был, когда у Топпо подвизался!"

                       Он, задыхаясь, посмотрел вокруг,

                       Свалился в куст и в груду с ним смешался.

                   124 А сзади лес был полон черных сук,

                       Голодных и бегущих без оглядки,

                       Как гончие, когда их спустят вдруг.

                   127 В упавшего, всей силой жадной хватки,

                       Они впились зубами на лету

                       И растащили бедные остатки.

                   130 Мой проводник повел меня к кусту;

                       А тот, в крови, оплакивал, стеная,

                       Своих поломов горькую тщету:

                   133 "О Джакомо да Сант-Андреа! Злая

                       Была затея защищаться мной!

                       Я ль виноват, что жизнь твоя дурная?"

                   136 Остановясь над ним, наставник мой

                       Промолвил: "Кем ты был, сквозь эти раны

                       Струящий с кровью скорбный голос свой?"

                   139 И он в ответ: "О души, в эти страны

                       Пришедшие сквозь вековую тьму,

                       Чтоб видеть в прахе мой покров раздранный,

                   142 Сгребите листья к терну моему!

                       Мой город - тот, где ради Иоанна

                       Забыт былой заступник; потому

                   145 Его искусство мстит нам неустанно;

                       И если бы поднесь у Арнских вод

                       Его частица не была сохранна,

                   148 То строившие сызнова оплот

                       На Аттиловом грозном пепелище -

                       Напрасно утруждали бы народ.

                   151 Я сам себя казнил в моем жилище".

ПЕСНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

                   1 Объят печалью о местах, мне милых,

                     Я подобрал опавшие листы

                     И обессиленному возвратил их.

                   4 Пройдя сквозь лес, мы вышли у черты,

                     Где третий пояс лег внутри второго

                     И гневный суд вершится с высоты.

                   7 Дабы явить, что взору было ново,

                     Скажу, что нам, огромной пеленой,

                     Открылась степь, где нет ростка живого.

                  10 Злосчастный лес ее обвил каймой,

                     Как он и сам обвит рекой горючей;

                     Мы стали с краю, я и спутник мой.

                  13 Вся даль была сплошной песок сыпучий,

                     Как тот, который попирал Катон,

                     Из края в край пройдя равниной жгучей.

                  16 О божья месть, как тяжко устрашен

                     Быть должен тот, кто прочитает ныне,

                     На что мой взгляд был въяве устремлен!

                  19 Я видел толпы голых душ в пустыне:

                     Все плакали, в терзанье вековом,

                     Но разной обреченные судьбине.

                  22 Кто был повержен навзничь, вверх лицом,

                     Кто, съежившись, сидел на почве пыльной,

                     А кто сновал без устали кругом.

                  25 Разряд шагавших самый был обильный;

                     Лежавших я всех меньше насчитал,

                     Но вопль их скорбных уст был самый сильный.

                  28 А над пустыней медленно спадал

                     Дождь пламени, широкими платками,

                     Как снег в безветрии нагорных скал.

                  31 Как Александр, под знойными лучами

                     Сквозь Индию ведя свои полки,

                     Настигнут был падучими огнями

                  34 И приказал, чтобы его стрелки

                     Усерднее топтали землю, зная,

                     Что порознь легче гаснут языки, -

                  37 Так опускалась вьюга огневая;

                     И прах пылал, как под огнивом трут,

                     Мучения казнимых удвояя.

                  40 И я смотрел, как вечный пляс ведут

                     Худые руки, стряхивая с тела

                     То здесь, то там огнепалящий зуд.

                  43 Я начал: "Ты, чья сила одолела

                     Все, кроме бесов, коими закрыт

                     Нам доступ был у грозного предела,

                  46 Кто это, рослый, хмуро так лежит,

                     Презрев пожар, палящий отовсюду?

                     Его и дождь, я вижу, не мягчит".

                  49 А тот, поняв, что я дивлюсь, как чуду,

                     Его гордыне, отвечал, крича:

                     "Каким я жил, таким и в смерти буду!

                  52 Пускай Зевес замучит ковача,

                     Из чьей руки он взял перун железный,

                     Чтоб в смертный день меня сразить сплеча,

                  55 Или пускай работой бесполезной

                     Всех в Монджибельской кузне надорвет,

                     Вопя: "Спасай, спасай. Вулкан любезный!",

                  58 Как он над Флегрой возглашал с высот,

                     И пусть меня громит грозой всечасной, -

                     Веселой мести он не обретет!"

                  61 Тогда мой вождь воскликнул с силой страстной,

                     Какой я в нем не слышал никогда:

                     "О Капаней, в гордыне неугасной -

                  64 Твоя наитягчайшая беда:

                     Ты сам себя, в неистовстве великом,

                     Казнишь жесточе всякого суда".

                  67 И молвил мне, с уже спокойным ликом:

                     "Он был один из тех семи царей,

                     Что осаждали Фивы; в буйстве диком,

                  70 Гнушался богом - и не стал смирней;

                     Как я ему сказал, он по заслугам

                     Украшен славой дерзостных речей.

                  73 Теперь идем, как прежде, друг за другом;

                     Но не касайся жгучего песка,

                     А обходи, держась опушки, кругом".

                  76 В безмолвье мы дошли до ручейка,

                     Спешащего из леса быстрым током,

                     Чья алость мне и до сих пор жутка.

                  79 Как Буликаме убегает стоком,

                     В котором воду грешницы берут,

                     Так нистекал и он в песке глубоком.

                  82 Закраины, что по бокам идут,

                     И дно его, и склоны - камнем стали;

                     Я понял, что дорога наша - тут.

                  85 "Среди всего, что мы с тобой видали

                     С тех самых пор, как перешли порог,

                     Открытый всем входящим, ты едва ли

                  88 Чудеснее что-либо встретить мог,

                     Чем эта речка, силой испаренья

                     Смиряющая всякий огонек".

                  91 Так молвил вождь; взыскуя поученья,

                     Я попросил, чтоб, голоду вослед,

                     Он мне и пищу дал для утоленья.

                  94 "В средине моря, - молвил он в ответ, -

                     Есть ветхий край, носящий имя Крита,

                     Под чьим владыкой был безгрешен свет.

                  97 Меж прочих гор там Ида знаменита;

                     Когда-то влагой и листвой блестя,

                     Теперь она пустынна и забыта.

                 100 Ей Рея вверила свое дитя,

                     Ища ему приюта и опеки

                     И плачущего шумом защитя.

                 103 В горе стоит великий старец некий;

                     Он к Дамиате обращен спиной

                     И к Риму, как к зерцалу, поднял веки.

                 106 Он золотой сияет головой,

                     А грудь и руки - серебро литое,

                     И дальше - медь, дотуда, где раздвои;

                 109 Затем - железо донизу простое,

                     Но глиняная правая плюсна,

                     И он на ней почил, как на устое.

                 112 Вся плоть, от шеи вниз, рассечена,

                     И капли слез сквозь трещины струятся,

                     И дно пещеры гложет их волна.

                 115 В подземной глубине из них родятся

                     И Ахерон, и Стикс, и Флегетон;

                     Потом они сквозь этот сток стремятся,

                 118 Чтоб там, внизу, последний минув склон,

                     Создать Коцит; но умолчу про это;

                     Ты вскоре сам увидишь тот затон".

                 121 Я молвил: "Если из земного света

                     Досюда эта речка дотекла,

                     Зачем она от нас таилась где-то?"

                 124 И он: "Вся эта впадина кругла;

                     Хотя и шел ты многими тропами

                     Все влево, опускаясь в глубь жерла,

                 127 Но полный круг еще не пройден нами;

                     И если случай новое принес,

                     То не дивись смущенными очами".

                 130 "А Лета где? - вновь задал я вопрос. -

                     Где Флегетон? Ее ты не отметил,

                     А тот, ты говоришь, возник из слез".

                 133 "Ты правильно спросил, - мой вождь ответил.

                     Но в клокотаньи этих алых вод

                     Одну разгадку ты воочью встретил.

                 136 Придешь и к Лете, но она течет

                     Там, где душа восходит к омовенью,

                     Когда вина избытая спадет".

                 139 Потом сказал: "Теперь мы с этой сенью

                     Простимся; следуй мне и след храни:

                     Тропа идет вдоль русла, по теченью,

                 142 Где влажный воздух гасит все огни".