ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

                     1 Язык, который так меня ужалил,

                       Что даже изменился цвет лица,

                       Мне сам же и лекарством язву залил;

                     4 Копье Ахилла и его отца

                       Бывало так же, слышал я, причиной

                       Начальных мук и доброго конца.

                     7 Спиной к больному рву, мы шли равниной,

                       Которую он поясом облег,

                       И слова не промолвил ни единый.

                    10 Ни ночь была, ни день, и я не мог

                       Проникнуть взором в дали окоема,

                       Но вскоре я услышал зычный рог,

                    13 Который громче был любого грома,

                       И я глаза навел на этот рев,

                       Как будто зренье было им влекомо.

                    16 В плачевной сече, где святых бойцов

                       Великий Карл утратил в оны лета,

                       Не так ужасен был Орландов зов.

                    19 И вот возник из сумрачного света

                       Каких-то башен вознесенный строй;

                       И я "Учитель, что за город это?"

                    22 "Ты мечешь взгляд, - сказал вожатый мой, -

                       Сквозь этот сумрак слишком издалека,

                       А это может обмануть порой.

                    25 Ты убедишься, приближая око,

                       Как, издали судя, ты был неправ;

                       Так подбодрись же и шагай широко".

                    28 И, ласково меня за руку взяв:

                       "Чтобы тебе их облик не был страшен,

                       Узнай сейчас, еще не увидав,

                    31 Что это - строй гигантов, а не башен;

                       Они стоят в колодце, вкруг жерла,

                       И низ их, от пупа, оградой скрашен".

                    34 Как, если тает облачная мгла,

                       Взгляд начинает различать немного

                       Все то, что муть туманная крала,

                    37 Так, с каждым шагом, ведшим нас полого

                       Сквозь этот плотный воздух под уклон,

                       Обман мой таял, и росла тревога:

                    40 Как башнями по кругу обнесен

                       Монтереджоне на своей вершине,

                       Так здесь, венчая круговой заслон,

                    43 Маячили, подобные твердыне,

                       Ужасные гиганты, те, кого

                       Дий, в небе грохоча, страшит поныне.

                    46 Уже я различал у одного

                       Лицо и грудь, живот до бедер тучных

                       И руки книзу вдоль боков его.

                    49 Спасла Природа многих злополучных,

                       Подобные пресекши племена,

                       Чтоб Марс не мог иметь таких подручных;

                    52 И если нераскаянна она

                       В слонах или китах, тут есть раскрытый

                       Для взора смысл, и мера здесь видна;

                    55 Затем что там, где властен разум, слитый

                       Со злобной волей и громадой сил,

                       Там для людей нет никакой защиты.

                    38 Лицом он так широк и длинен был,

                       Как шишка в Риме близ Петрова храма;

                       И весь костяк размером подходил;

                    61 От кромки - ноги прикрывала яма -

                       До лба не дотянулись бы вовек

                       Три фриза, стоя друг на друге прямо;

                    64 От места, где обычно человек

                       Скрепляет плащ, до бедер - тридцать клалось

                       Больших пядей. "Rafel mai amech

                    67 Izabi almi", - яростно раздалось

                       Из диких уст, которым искони

                       Нежнее петь псалмы не полагалось.

                    70 И вождь ему: "Ты лучше в рог звени,

                       Безумный дух! В него - избыток злобы

                       И всякой страсти из себя гони!

                    73 О смутный дух, ощупай шею, чтобы

                       Найти ремень; тогда бы ты постиг,

                       Что рог подвешен у твоей утробы".

                    76 И мне: "Он сам явил свой истый лик;

                       То царь Немврод, чей замысел ужасный

                       Виной, что в мире не один язык.

                    79 Довольно с нас; беседы с ним напрасны:

                       Как он ничьих не понял бы речей,

                       Так никому слова его не ясны".

                    82 Мы продолжали путь, свернув левей,

                       И, отойдя на выстрел самострела,

                       Нашли другого, больше и дичей.

                    85 Чья сила великана одолела,

                       Не знаю; сзади - правая рука,

                       А левая вдоль переда висела

                    88 Прикрученной, и, оплетя бока,

                       Цепь завивалась, по открытой части,

                       От шеи вниз, до пятого витка.

                    91 "Гордец, насильем домогаясь власти,

                       С верховным Дием в бой вступил, и вот, -

                       Сказал мой вождь, - возмездье буйной страсти.

                    94 То Эфиальт; он был их верховод,

                       Когда богов гиганты устрашали;

                       Теперь он рук вовек не шевельнет".

                    97 И я сказал учителю: "Нельзя ли,

                       Чтобы, каков безмерный Бриарей,

                       Мои глаза на опыте узнали?"

                   100 И он ответил: "Здесь вблизи Антей;

                       Он говорит, он в пропасти порока

                       Опустит нас, свободный от цепей.

                   103 А тот, тобою названный, - далеко;

                       Как этот - скован, и такой, как он;

                       Лицо лишь разве более жестоко".

                     106 Так мощно башня искони времен

                       Не содрогалась от землетрясенья,

                       Как Эфиальт сотрясся, разъярен.

                   109 Я ждал, в испуге, смертного мгновенья,

                       И впрямь меня убил бы страх один,

                       Когда бы я не видел эти звенья.

                   112 Мы вновь пошли, и новый исполин,

                       Антей, возник из темной котловины,

                       От чресл до шеи ростом в пять аршин.

                  115 "О ты, что в дебрях роковой долины, -

                       Где Сципион был вознесен судьбой,

                       Рассеяв Ганнибаловы дружины, -

                   118 Не счел бы львов, растерзанных тобой,

                       Ты, о котором говорят: таков он,

                       Что, если б он вел братьев в горний бой,

                   121 Сынам Земли венец был уготован,

                       Спусти нас - и не хмурь надменный взгляд -

                       В глубины, где Коцит морозом скован.

                   124 Тифей и Титий далеко стоят;

                       Мой спутник дар тебе вручит бесценный;

                       Не корчи рот, нагнись; он будет рад

                   127 Тебя опять прославить во вселенной;

                       Он жив и долгий век себе сулит,

                       Когда не будет призван в свет блаженный".

                   130 Так молвил вождь; и вот гигант спешит

                       Принять его в простертые ладони,

                       Которых крепость испытал Алкид.

                   133 Вергилий, ощутив себя в их лоне,

                       Сказал: "Стань тут", - и, чтоб мой страх исчез,

                       Обвил меня рукой, надежней брони.

                   136 Как Гаризенда, если стать под свес,

                       Вершину словно клонит понемногу

                       Навстречу туче в высоте небес,

                   139 Так надо мной, взиравшим сквозь тревогу,

                       Навис Антей, и в этот миг я знал,

                       Что сам не эту выбрал бы дорогу.

                   142 Но он легко нас опустил в провал,

                       Где поглощен Иуда тьмой предельной

                       И Люцифер. И, разогнувшись, встал,

                   145 Взнесясь подобно мачте корабельной.

ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

                    1 Когда б мой стих был хриплый и скрипучий,

                      Как требует зловещее жерло,

                      Куда спадают все другие кручи,

                    4 Мне б это крепче выжать помогло

                      Сок замысла; но здесь мой слог некстати,

                      И речь вести мне будет тяжело;

                    7 Ведь вовсе не из легких предприятий -

                      Представить образ мирового дна;

                      Тут не отделаешься "мамой-тятей".

                   10 Но помощь Муз да будет мне дана,

                      Как Амфиону, строившему Фивы,

                      Чтоб в слове сущность выразить сполна.

                   13 Жалчайший род, чей жребий несчастливый

                      И молвить трудно, лучше б на земле

                      Ты был овечьим стадом, нечестивый!

                   16 Мы оказались в преисподней мгле,

                      У ног гиганта, на равнине гладкой,

                      И я дивился шедшей вверх скале,

                   19 Как вдруг услышал крик: "Шагай с оглядкой!

                      Ведь ты почти что на головы нам,

                      Злосчастным братьям, наступаешь пяткой!"

                   22 Я увидал, взглянув по сторонам,

                      Что подо мною озеро, от стужи

                      Подобное стеклу, а не волнам.

                   25 В разгар зимы не облечен снаружи

                      Таким покровом в Австрии Дунай,

                      И дальний Танаис твердеет хуже;

                   28 Когда бы Тамбернику невзначай

                      Иль Пьетрапане дать сюда свалиться,

                      У озера не хрустнул бы и край.

                   31 И как лягушка выставить ловчится,

                      Чтобы поквакать, рыльце из пруда,

                      Когда ж ее страда и ночью снится,

                   34 Так, вмерзши до таилища стыда

                      И аисту под звук стуча зубами,

                      Синели души грешных изо льда.

                   37 Свое лицо они склоняли сами,

                      Свидетельствуя в облике таком

                      О стуже - ртом, о горести - глазами.

                   40 Взглянув окрест, я вновь поник челом

                      И увидал двоих, так сжатых рядом,

                      Что волосы их сбились в цельный ком.

                   43 "Вы, грудь о грудь окованные хладом, -

                      Сказал я, - кто вы?" Каждый шею взнес

                      И на меня оборотился взглядом.

                   46 И их глаза, набухшие от слез,

                      Излились влагой, и она застыла,

                      И веки им обледенил мороз.

                   49 Бревно с бревном скоба бы не скрепила

                      Столь прочно; и они, как два козла,

                      Боднулись лбами, - так их злость душила.

                   52 И кто-то молвил, не подняв чела,

                      От холода безухий: "Что такое?

                      Зачем ты в нас глядишь, как в зеркала?

                   55 Когда ты хочешь знать, кто эти двое:

                      Им завещал Альберто, их отец,

                      Бизенцский дол, наследье родовое.

                   58 Родные братья; из конца в конец

                      Обшарь хотя бы всю Каину, - гаже

                      Не вязнет в студне ни один мертвец:

                   61 Ни тот, которому, на зоркой страже,

                      Артур пронзил копьем и грудь и тень,

                      Ни сам Фокачча, ни вот этот даже,

                   64 Что головой мне застит скудный день

                      И прозывался Сассоль Маскерони;

                      В Тоскане слышали про эту тень.

                   67 А я, - чтоб все явить, как на ладони, -

                      Был Камичон де'Пацци, и я жду

                      Карлино для затменья беззаконий".

                   70 Потом я видел сотни лиц во льду,

                      Подобных песьим мордам; и доныне

                      Страх у меня к замерзшему пруду.

                   73 И вот, пока мы шли к той середине,

                      Где сходится всех тяжестей поток,

                      И я дрожал в темнеющей пустыне, -

                   76 Была то воля, случай или рок,

                      Не знаю, - только, меж голов ступая,

                      Я одному ногой ушиб висок.

                   79 "Ты что дерешься? - вскрикнул дух, стеная. -

                      Ведь не пришел же ты меня толкнуть,

                      За Монтаперти лишний раз отмщая?"

                   82 И я: "Учитель, подожди чуть-чуть;

                      Пусть он меня избавит от сомнений;

                      Потом ускорим, сколько хочешь, путь".

                   85 Вожатый стал; и я промолвил тени,

                      Которая ругалась всем дурным:

                      "Кто ты, к другим столь злобный средь мучений?"

                   88 "А сам ты кто, ступающий другим

                      На лица в Антеноре, - он ответил, -

                      Больней, чем если бы ты был живым?"

                   91 "Я жив, и ты бы утешенье встретил, -

                      Был мой ответ, - когда б из рода в род

                      В моих созвучьях я тебя отметил".

                   94 И он сказал: "Хочу наоборот.

                      Отстань, уйди; хитрец ты плоховатый:

                      Нашел, чем льстить средь ледяных болот!"

                   97 Вцепясь ему в затылок волосатый,

                      Я так сказал: "Себя ты назовешь

                      Иль без волос останешься, проклятый!"

                  100 И он в ответ: "Раз ты мне космы рвешь,

                      Я не скажу, не обнаружу, кто я,

                      Хотя б меня ты изувечил сплошь".

                  103 Уже, рукой в его загривке роя,

                      Я не одну ему повыдрал прядь,

                      А он глядел все книзу, громко воя.

                  106 Вдруг кто-то крикнул: "Бокка, брось орать!

                      И без того уж челюстью грохочешь.

                      Разлаялся! Кой черт с тобой опять?"

                  109 "Теперь молчи, - сказал я, - если хочешь,

                      Предатель гнусный! В мире свой позор

                      Через меня навеки ты упрочишь".

                  112 "Ступай, - сказал он, - врать тебе простор.

                      Но твой рассказ пусть в точности означит

                      И этого, что на язык так скор.

                  115 Он по французским денежкам здесь плачет.

                      "Дуэра, - ты расскажешь, - водворен

                      Там, где в прохладце грешный люд маячит"

                  118 А если спросят, кто еще, то вон -

                      Здесь Беккерия, ближе братьи прочей,

                      Которому нашейник рассечен;

                  121 Там Джанни Сольданьер потупил очи,

                      И Ганеллон, и Тебальделло с ним,

                      Тот, что Фаэнцу отомкнул средь ночи".

                  124 Мы отошли, и тут глазам моим

                      Предстали двое, в яме леденея;

                      Один, как шапкой, был накрыт другим.

                  127 Как хлеб грызет голодный, стервенея,

                      Так верхний зубы нижнему вонзал

                      Туда, где мозг смыкаются и шея.

                  130 И сам Тидей не яростней глодал

                      Лоб Меналиппа, в час перед кончиной,

                      Чем этот призрак череп пожирал.

                   33 "Ты, одержимый злобою звериной

                      К тому, кого ты истерзал, жуя,

                      Скажи, - промолвил я, - что ей причиной.

                  136 И если праведна вражда твоя, -

                      Узнав, кто вы и чем ты так обижен,

                      Тебе на свете послужу и я,

                  139 Пока не станет мой язык недвижен".